Поделись любимыми стихами-2

O.S

Боги войны


Кто крови вкус узнал - добился совершенства.
Победы сладкий миг - вот высшее блаженство.
Он был твоим врагом - теперь лежит в могиле,
Мы пьем вино богов на поминальном пире.

Валгалла ждет того, кто в битвах побеждает.
Жизнь - Вечная борьба, кто может - убивает.
И не дрожит рука, взгляд выбирает цели,
И сильный гордый дух играет в сильном теле.

Путь Воина всегда ведёт навстречу смерти:
Не стойте на Пути ни ангелы, ни черти.
Один недобрый взгляд, и лезвие катаны
Покажет Суть Вещей и Смысл Вселенской драмы.

Наталья Коноплёва-Юматова.

Отбросив лицемерные табу.


Отбросив лицемерные табу,
Соврав с лица приклеенные маски,
К нам повернулось, наказать за бунт,
Сообщество, кем мог ты быть обласкан

За послушанье, верность — за посул...
Таких полно. — Здесь рядом, не скрываясь,
Вершат диверсии и не идут под суд,
Поскольку сами — суд и власть, с правами.

Но право и у нас — за голос свой!
Не упустить момент и сделать выбор.
Возможен риск, и даже головой,
Но настаёт момент, где либо – либо...

Томас Венцлова.

(из книги "Metelinga"
Перевела с литовского А. Герасимова).


Нам после всех невзгод и всех разлук
Казалось — передышка будет вечной.
Друзья в садах стихи читали вслух,
Пируя и беседуя беспечно.

Дух мудрости над школами витал,
Вплывала флейта в белые колонны,
И ярмарками город хлопотал,
И пряности возили галеоны.
Мы радовались спелости плода
И многоцветью мастерских мозаик,
Но мрачные пророки, как всегда
Осмеянные, — правы оказались.

Металла грохот, сполохи огней,
Чернеет небо и ярится море.
Задуй свечу и дверь закрой. За ней
Опять чума, Калигула и горе.

Инна Ярославцева.

То ли это развалины старой крепости...


То ли это развалины старой крепости,
то ли просто древние валуны,
мы сидим в тени, говорим нелепости,
от дороги путникам не видны.
Голубые ветки, тугие ягоды,
Что-то нынче низко берут стрижи...
Расскажи мне лучше про контур пагоды,
Про торговцев шелком и миражи,
Про законы мира и геометрии,
И про колкость серого ковыля...
И что роща олив шелестит в безветрии -
Как твои московские тополя.

Андрей Николаевич Степанов.

Кружатся дроны.



Старый араб произносит молитву,
Коврик постелен на белый песок.
Солнца встающего острая бритва
Режет на камушки древний восток.
Старый араб убеждает: «Аллах - велик!»
Громко бормочет и истова бьёт поклоны.
Небо царапает солнечный блик.
Кружатся дроны.

Суббота. Израиль. Петах-Тиква.
Еврей, улыбаясь, идёт в синагогу.
Приходит, читает «Шмоне-Эсре»,
Еврей обращается к вечному Богу.
Он просит спокойствия и тишины,
За окнами солнечный запах весны.
Кружатся дроны.

Вечер, прохладно, суровый Донбасс.
Девочка гладит большую собаку.
Тихо читает про зайку рассказ.
Солнце садится, уставшие птахи
Что-то щебечут, возможно псалом.
Девочка смотрит – падает дом.
Кружатся дроны.

Желтая всходит луна над Москвой,
Белая всходит над Вашингтоном.
Красная всходит…
Над головой – кружатся дроны.

Люся Пикалова.

подстаканник.


Я думаю иногда:
«Интересно, ещё лет через тридцать
Останутся подстаканники в поездах?
Например, Москва-Воркута».
Если нет - ничего ужасного не случится,
Но атмосфера, правда, будет уже не та.

Не то что бы это было так важно -
Может, там уже существуют порталы, скачки во времени,
Лекарство от рака доступно каждому
И придумали что-то действительно мощное от возрастных изменений.

Просто порой мне кажется, что всё пролетает мимо и
Вокруг чёрный вакуум космоса. Остывшие звёзды. Лунные кратеры.
Я ничего здесь, по сути, не контролирую -
Тупо пялюсь в иллюминатор.

Я не знаю, что происходит сейчас и что будет после.
Огоньки мигают, какая-то лампочка загорается красным.
Я - смешной нарисованный ослик
В детской книжке-раскраске.

И ничем не закончится поиск
Ответов, смысла, причинно-следственных связей.
Раз мы куда-то зачем-то несёмся,
То пусть это будет поезд
Дальнего следования из Фрязево.

В бушующем хаосе, где Бог - сумасшедший механик,
Пока ещё не конечная
на древнем вокзале,
Пока всё не канет.
Нам нужно держаться.
Хотя бы за подстаканник.
Пока он ещё осязаем.

Как много дней, что выброшены зря,
дней, что погибли как-то между прочим.
Их надо вычесть из календаря,
и жизнь становится еще короче.

Был занят бестолковой суетой,
день проскочил — я не увидел друга
и не пожал его руки живой...
Что ж! Этот день я должен сбросить с круга.

А если я за день не вспомнил мать,
не позвонил хоть раз сестре иль брату,
то в оправданье нечего сказать:
тот день пропал! Бесценная растрата!

Я поленился или же устал —
не посмотрел веселого спектакля,
стихов магических не почитал
и в чем-то обделил себя, не так ли?

А если я кому-то не помог,
не сочинил ни кадра и ни строчки,
то обокрал сегодняшний итог
и сделал жизнь еще на день короче.

Сложить — так страшно, сколько промотал
на сборищах, где ни тепло, ни жарко...
А главных слов любимой не сказал
и не купил цветов или подарка.

Как много дней, что выброшены зря,
дней, что погибли как-то между прочим.
Их надо вычесть из календаря
и мерить свою жизнь еще короче.

Эльдар Рязанов

Саша Михайлович.

Висит картина в питерском музее.


Висит картина в питерском музее*,
Патрициям до фени – «не убей»,
И на потеху римлян в Колизее
Терзают звери женщин и детей.

Как видно, не забыта эта тема,
В речах иных политиков – цинизм,
За деньги живодёра дяди-сэма
В Европе возрождается нацизм.

Для них Донбасс – арена Колизея,
А русских не считают за людей,
Ни стариков, ни женщин не жалея,
Бомбят дома с жестокостью зверей.

Послушайте, хмельные фарисеи,
Не надоело попусту пиз…ть?
В музее есть «Последний день Помпеи»**,
Заранее хотите посмотреть?

Март-апрель 2022

*Картина Константина Флавицкого «Христианские мученики в Колизее», Государственный Русский музей.
**Картина Карла Брюллова «Последний день Помпеи», Государственный Русский музей.

Хубулава Григорий Геннадьевич.

Он разбудил нас и сказал Смотрите...


Он разбудил нас и сказал: — Смотрите...
Я говорил Вам и об этом дне,
И рушатся мосты и рвутся нити,
И не найти убежища в огне,
Отрезан путь к святилищу и дому,
И больше ничего не сохранить...
Среди живых любой из вас другому —
Клинок, доспех, надёжный мост и нить.

Марина Николаева-Бурак.

Питер. Разлучаться иногда нужно.


С плеч испуганно вспорхнул свитер,
И разомкнуто кольцо рук:
Дай обнять тебя, родной Питер,
Мой любимый, дорогой друг!

Где-то в сердце, средь пустых полок
Мотыльками шелестит свет,
И мгновенный поцелуй долог,
И скрывает неба нас плед.

Мы беседуем с тобой молча,
Погружаясь в тишины мох:
Только мы - и никого больше,
И единый - на двоих - вдох.

Вольный ветер в голове кружит,
Будто впрыснули вина в кровь.
... Разлучаться иногда нужно -
Чтобы встретиться вот так ... вновь ...

Надгробные цветы.
К.Бальмонт

Среди могил неясный шепот,
Неясный шепот ветерка.
Печальный вздох, тоскливый ропот,
Тоскливый ропот ивняка.

Среди могил блуждают тени
Усопших дедов и отцов,
И на церковные ступени
Восходят тени мертвецов.

И в дверь церковную стучатся,
Они стучатся до зари,
Пока вдали не загорятся
На бледном небе янтари.

Тогда, поняв, что жизнь минутна,
Что безуспешна их борьба,
Рыдая горестно и смутно,
Они идут в свои гроба.

Вот почему наутро блещут
Цветы над темною плитой:
В них слезы горькие трепещут
О жизни - жизни прожитой.


Хулиганская песенка
А.Белый

Жили-были я да он:
Подружились с похорон.

Приходил ко мне скелет
Много зим и много лет.

Костью крепок, сердцем прост —
Обходили мы погост.

Поминал со смехом он
День веселых похорон:—

Как несли за гробом гроб,
Как ходил за гробом поп:

Задымил кадилом нос.
Толстый кучер гроб повез.

«Со святыми упокой!»
Придавили нас доской.

Жили-были я да он.
Тили-тили-тили-дон!

Olen.

Око урагана.


Это лето просто играет мной,
рушит планы, сделав все встречи риском.
Это лето огненною рукой
тянет к краю и отнимает близких.

Выпускает когти драконьи и
зацепить пытается, да поглубже.
Только ночью льются с небес огни...
Это звезды. Как ты? Тебе не нужно?

Я возьму ведерко под звездопад,
хоть одну поймаю - и то удача.
Персеиды, знаешь ли...Ты не рад?
Ты ворчишь, а, значит, уже не плачешь.

Ближе к осени - тянутся по грибы,
а они от яви, бывает, лечат.
Этим летом - главное просто быть,
сохраняя навыки человечьи.

Это лето - бездны драконий глаз,
наизнанку вывернуло изъяны.
Я - по звезды, чтобы огонь не гас...
Ураган? Ты око от урагана.

Михаэль Ринат.

Тбилиси.
(Из цикла "Не Мои города").


Булыжник улиц горбится как встарь,
Неся в себе проклятие подъёма,
Грузинский как мне выучить букварь,
Чтобы себя почувствовать как дома?!

В ущелье жарком мутная Кура
Рябит, слегка волнуясь, под мостами,
Влекомая неведомо куда,
Зажатая сухими берегами.

Пустых подъездов налицо распад,
Дверей резных темнеет древесина,
Во дворике - уютен виноград,
Я детство в нем извлёк из нафталина.

Балконов ветхих пыльное стекло
Квартирного, запущенного фонда,
Где тихо умирает арт-деко
Особняков тбилисского бомонда.

Здесь беспорядок уличных путей
Соседствует со скромностью соборов,
И до сих пор я не встречал добрей
Небритых лиц и черноглазых взоров.

В кофейне, с тишиной наедине,
Я кофе выпью с привкусом Востока,
Там в суетливом, чуть гортанном сне
Судьбы не спит всевидящее око.

По-левантийски мой устроен мир,
Прикрыв глаза, блаженствовать в сиесте...
Я - радости полуденной визирь
И потому пишу об этом месте!

Артём Николаевич Алексеев.

Ушли почти все те, кто воевал...
(ветеранам Великой Отечественной)


Ушли почти все те, кто воевал:
Бойцы, орденоносцы, ветераны...
Иссохли слёзы, отболели раны —
И воин навсегда погоны снял.

Кто выстоял, кто выжил в той войне,
Тогда не думал, празднуя со всеми:
Есть враг иной, и он зовётся Время —
Жестокий и безжалостный втройне.

Он будет рядом много-много лет,
Друзей поодиночке забирая,
И сердце вдруг сожмётся, замирая,
Когда поймёшь: их рядом больше нет.

Из года в год ряды фронтовиков
Редеют, озираясь сиротливо.
И красных звёзд на танках нет стыдливо,
И Украина в лапах у врагов...

Всё реже песни старые звучат
Солдатские простые фронтовые.
Слова, дела и принципы иные...
Вся жизнь уже давно на новый лад.

Почти уже забыта та война:
Щедро на войны новое столетье.
Кровавыми гвоздиками в букете
Совсем другие скрыты ордена...

И те, кто ныне молод и здоров,
Не знают боли тех, кто, отсражавшись,
Ушли, порою так и не дождавшись,
Обещанных потомками даров.


В предутреннем тумане, чуть видны,
Штыки и каски тают ряд за рядом
Последнего прощального парада...
Последние солдаты той войны
Уходят догонять свои отряды...

8-12.2018

Геннадий Малинский.

Вас вешали улыбчивые парни.


Наручники красиво так блестели
И блеском отливали сапоги,
Что вам в лицо размашисто летели
С ударом тренированной ноги.

Травили вас с германским креативом.
Красиво в душегубке вился газ
И память от том времени счастливом
Не выйдет из сознания у вас.

Вас вешали улыбчивые парни,
Галантно проводив на эшафот.
Вы втайне им за это благодарны.
Душа страдает. Вновь нацистов ждет.

Собачья шерсть лоснилась под лучами.
Приятно было слышать звонкий лай.
Дымились крематории печами,
Которых затушил победный май.

И вы живете сыто и богато
В десятке небольших, но вредных стран,
Жалея, что от смерти спас когда-то
Простой солдат по имени Иван.

Многие источники утверждают, что в 1945 году, сразу после взятия Берлина, Жуков сказал Рокоссовскому: «Мы их освободили, и они нам этого никогда не простят».

Снежный Рыцарь.

Саваоф.


Я брошу в бокал луну,
Добавлю к ней лёд и джин.
Все реки текут в Неву,
Все черти уходят в Рим.
Всё – вилами по воде...
И дует на воду бог –
Обжёгся на молоке
Невидимый Саваоф
И выплеснул Млечный путь
Подальше от наших рук,
Укрыв в нём простую суть
Своих небиблейских мук;
Храня далеко в шкафу
То яблоко, то Лилит,
Кляня в тишине судьбу:
"Ах, мама! Болит, болит..."
Но бог – сирота, и вот:
Я бросил луну в бокал
И эхо медовых сот,
Я пил за тебя и знал:
Всё – вилами по воде,
Но ты прочитать смогла.
Невидимый Саваоф
Задумался у стола
И выпил холодный джин
Со мной за одну тебя,
И старой дорогой в Рим
Побрёл, опустив глаза.

Завоеватель
(из сборника "Сказки для взрослых")

Припорошенный, как пудрой, серой пылью,
бормоча под нос бессвязные слова,
по пустыне, бывшей некогда обильной,
брёл король. За ним покорно брёл слуга.

…Он когда-то был подвижным, как пружина.
И, воюя, покорил немало стран.
А народ его, балованный и лживый,
дармоедствуя, утратил стыд и срам.

Дармовщина никогда не будет вечной –
в алчном мире первым гибнет паразит.
Самодержец, осознав свою беспечность,
слишком поздно понял что ему грозит.

Он пытался повернуть войска. И что же?
Генералы взбунтовались, как один.
А надёжные соратники-вельможи
прошептали: « Нет, не стоит, господин»

А из дома шли тревожные депеши:
что народ отвык работать на себя,
что бунтующих давно устали вешать,
а в сенате заговорщики сидят.

Тут как раз поумирали генералы,
с легким сердцем он сказал: «Идём назад».
Но восстали покорённые вассалы
и домой пришлось ломиться через ад.

Он с боями шёл вперёд четыре года.
Возвращался, отбиваясь, двадцать лет.
Эти годы из цветущего народа
сотворили отвратительный скелет.

Обезлюдела великая держава.
Очевидно в назидание другим…
Он потерянно скитался, нищ и жалок –
даже смерть, как видно, брезговала им.

…Изможденный и покрытый серой пылью,
бормоча под нос обрывки смятых фраз,
триста лет блуждает этот странник, ссыльный,
и не может подытожить свой рассказ…
***
Александр Никифоров

Вячеслав Кислицын.

Над Уралом задумался вечер.


Где-то тянется день над Москвой,
Над Уралом задумался вечер.
Этот вечер уже чуть живой,
Завтра утро все раны излечит.
Я вхожу в свой очерченный круг,
Мне уютно за линией круга.
Здравствуй, враг! Здравствуй, лучший мой друг!
Мы скучали с тобой друг без друга.
Здравствуй, лучшая в мире страна!
День последний сегодня отложен,
Ты всегда мне немного должна,
Я тебе, мне казалось, не должен…?

Веник Каменский.


Александр Грибоедов.

Александр Грибоедов - Фаддею Булгарину.


Любезный мой Фаддей, я нынче занемог,
И воздух нехорош - прокисший теплый рислинг.
Коханый мосци пан, дорога - что острог:
Лишь тем и хороша, что можно спать и мыслить.

Отечество, Фаддей, имеет два лица -
Русь и Россия, пан - как вера и поверье.
Никак не избежать российского свинца
И русским головам, и русским подреберьям.

Что внешние враги - за шкирку потряси...
Мы сами изнутри всегда себя косили.
Не будет никогда покоя на Руси,
Не будет никогда спокойствия в России.

И кандалы звенят, и пишутся дела,
И к вилам - не к перу протягивают руки...
Любезный мой Фаддей, а Нина тяжела:
Беременность к войне, несчастию, разлуке?

Как хочется, Фаддей, с вязигой пирога,
Не резать бы - ломать, и молока парного.
Вот вспомнилось - с чего? - ругался мой слуга:
"Чо, шибко умный, что ль?" - на Дмитрия-портного.

Тот вроде бы ему не выкроил карман,
Да это ерунда, а выраженье - прелесть.
Ведь только на Руси - в России, мосци пан -
Шибают не за дурь, за ум, почти не целясь.

В повозке нашей бок проломлен третий день,
Не починить в пути - груженый воз ударил.
Поймешь ли ты меня, любезный мой Фаддей?
Я государства раб, а ты-то государев.

Кончаю, нездоров - рука и лоб в огне.
Рад буду получить письмо от мосци пана.
Здоровья не желай - не пригодится мне.
Твой навсегда - А.С.

...верста до Тегерана.

Марина Николаева-Бурак.

Москва - Питер.


Москва в режиме колеса
Весь день привычно выжимает,
Стыдливо прячется слеза -
Здесь слабаки не выживают.

А ночь приносит чудеса
И колдовство да всякий морок:
Довольно лишь закрыть глаза -
Вокруг меня Любимый город.

Опять по улицам брожу,
Знакомым или незнакомым,
И оживаю, и дышу,
И обнимаюсь с каждым домом.

Я плачу - может, просто дождь? -
И ветер тут же капли вытер.
Сверкает где-то солнца брошь ...
Но это Питер, это Питер!

Мосты летят во весь размах,
Дворцы мелькают и вокзалы.
Я, словно вены на руках,
Целую реки и каналы.

Ладонью глажу по волне,
А на душе - покой и нега,
И укрывает плечи мне
Родное питерское небо.

Ах, петербургский декаданс! -
Ночь, улица, фонарь, аптеки ...
Баллада, блюз или романс -
Но это музыка навеки.

Что предначертано потом,
Пусть скроют невские туманы,
А нынче питерским котом
Ору отчаянно и пьяно:

Прощай, московская среда,
Приходит время нам расстаться,
А Питер - это навсегда -
Я не желаю просыпаться!..

Багрицкий Эдуард Георгиевич.

Контрабандисты.


По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
«Доброе дело! Хорошее дело!»
Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
Коньяк, чулки
И презервативы…

Ай, греческий парус!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
Вор на воре!

. . . . . . . . . . . . .

Двенадцатый час —
Осторожное время.
Три пограничника,
Ветер и темень.
Три пограничника,
Шестеро глаз —
Шестеро глаз
Да моторный баркас…
Три пограничника!
Вор на дозоре!
Бросьте баркас
В басурманское море,
Чтобы вода
Под кормой загудела:
«Доброе дело!
Хорошее дело!»
Чтобы по трубам,
В ребра и винт,
Виттовой пляской
Двинул бензин.

Ай, звездная полночь!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
Вор на воре!

. . . . . . . . . . . . .

Вот так бы и мне
В налетающей тьме
Усы раздувать,
Развалясь на корме,
Да видеть звезду
Над бугшпритом склоненным,
Да голос ломать
Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
Холодный и горький,
Мотора дозорного
Скороговорки!
Иль правильней, может,
Сжимая наган,
За вором следить,
Уходящим в туман…
Да ветер почуять,
Скользящий по жилам,
Вослед парусам,
Что летят по светилам…
И вдруг неожиданно
Встретить во тьме
Усатого грека
На черной корме…

Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу,
Чтоб волн запевал
Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
Коверкала рот,-
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:

«Ай, Черное море,
Хорошее море..!»

Год написания: 1927

Евгений Глушаков.

Почеши, дружок, за ухом...


Почеши, дружок, за ухом
Грустной лапою своей
И припомнишь нежным нюхом
Аромат минувших дней.

Погуляй по переулку,
Навести козла в хлеву
И прекраснейшую суку
Пригласи на рандеву.

Не щадя ни хвост, ни носа,
Ни подшёрстка, ни слюней,
За неё передерёшься
С целой сворой кобелей.

И у старого сарая,
Где тобой прокопан лаз,
Вдруг подумаешь, вздыхая:
«Жизнь, пожалуй, удалась!»

Олег Дегтярёв.

Не рассказывай сны прокурору.


Не рассказывай сны прокурору.
Не люби обезумевших баб.
И портвейн не лакай до упора.
Не показывай людям, что слаб.
Не ходи в одиночку по крышам
И червей дождевых не дави.
Не ругай эту жизнь: Бог услышит
И задует все свечи любви!

(Данный стишок я впервые прочёл на утреннике в детском саду №542)

Рен Арт.

Венера-13.


Здесь чертовски красиво. Здесь закаты отравлены
Желтым маревом диких бурь.
Я веду с этим миром затяжную, неравную,
Изнурительную борьбу.

Все барометры сдохли, светофильтры изъедены,
Передатчик опять зачах.
Ни о чем не жалея, я держусь до последнего –
Полминуты идут за час.

Здесь враждебная почва – до мельчайшего атома,
Здесь бушует кислотный шторм.
С этой страшной планеты, восхитительной, адовой,
Мне не вырваться ни за что.

Но хотя ни шурупа от меня не останется,
С общим хором я не сольюсь.
Я "Венера-13", я советская станция,
Ты ведь слышишь меня, Союз?

Разлетевшись на части мириадами беженцев,
Угольками в густой золе,
Ты ведь держишься тоже на жестокой, на бешеной,
На прекрасной своей Земле?

Сола Монова.

Лизе.


Небо кончило и расслабилось,
На брусчатке следы любви.
В каждой боли есть капля сладости.
Ты же девочка - пореви.

Лето кончилось. Запрещать ему
Уходить - бесполезный труд.
В мокрых туфельках по Крещатику.
Туфли мокрые не натрут.

Небо влажное, эрогенное,
Боинг с легкостью входит в высь.
Все любимые в чем-то гении.
С небом гением поделись.

В сердце вымокшем сбереги его,
Пусть куражится, пусть летит...
Ты идешь по ночному Киеву.

Но не знаешь, куда идти...



Киев, сентябрь 2012.

Саша Бест.

Зомби апокалипсис в селе Боброво.



ПРОЛОГ.
ЛОГОВО ЛЮЦИФЕРА.

Нынче утром Люцифер
Встал почти с рассветом.
Судный день в календаре
Пышет красным цветом.

Для разгона, так сказать,
Чтоб собраться с силой,
Он решил пооткрывать
Склепы да могилы.

Пусть сейчас Владыка тьмы
Был на пике Мощи,
Только цель на Судный день
Взять решил попроще.

Цель – село в сто двадцать душ.
Скромно, но сурово.
Так случился Судный день
У села Боброво.

СЦЕНА ПЕРВАЯ. СЕЛО БОБРОВО.

Разодетый как дебил,
В темный вечер снежный,
К нам припёрся на гастроль
Горлопан заезжий.

Полчаса он голосил
Девкам модны песни,
А как жахнул - понесло
На дурные вести.

Бьет, сердешный, пяткой в грудь,
Плачет неустанно.
Бредит: «Мамою клянусь!
Судный день настанет!

На кладбИще у села
Поселились зомби»
Дети слушали рассказ,
Да жевали сопли.

После ентих странных слов.
Гость чуть не убился –
Он с крыльца (в порыве чувств)
В обморок свалился.

В ТОТ ЖЕ ВЕЧЕР НА СЕЛЕ

Девки к кладбищу бегут,
Нарумянив щеки,
Коли зомби – мужики –
Нефиг клювом щелкать!

Семки клацая в карман,
В нос засунув палец,
Ждали месяц всем селом
Зомби-апокалипс.

Даже поп Пантелеймон
В рясу облачился.
Только вот парад зомбей
Так и не случился.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ НА КЛАДБИЩЕ

Цель «Проблемы создавать»
Зомби получили,
Но калитку открывать
Их не научили.

Синеватые на вид,
С туповатым взором,
Неразумные умы
Ходят вдоль забора.

Пальцем тыкают в засов,
Да сугробы месят.
Ходят зомби-упыри
Так не первый месяц.


СЕЛО БОБРОВО. НЕСКОЛЬКО ЛЕТ СПУСТЯ.

Год прошел, другой прошел,
О зомбях – ни слова.
Просто знали, что пришел
Судный день в Боброво.

Поначалу, так сказать,
Незаметно было.
Только первые лет шесть
Комаров тошнило.

На кладбИще у села
Многолюдней стало.
Городская алкашня,
Видно, заплутала.

Вдоль оградок алкаши
Ходят робкой стаей,
Неразборчиво мычат,
Да слюну пускают.

В общем-целом, жизнь в селе
Шла предельно гладко,
Но потом синюшный люд
Вышел за оградку.

Забегу чуток вперед:
После оказалось -
У калитки под крючок
Петелька сломалась.

Так, примерно в декабре,
В темный вечер снежный,
Шли с кладбИща зомбяки
В порванных одеждах.

Цель «Пугать простой народ»
Зомби получили,
Но общаться со зверьем
Их не научили.

Так непрошенных зомбей
С трехэтажным матом
Дед Егор от местных коз
Отгонял лопатой.

И со страху ошалев,
Зайцами петляя,
В лес бежали упыри,
Части тел теряя.

Цель «Толпой идти вперед»
Зомби получили,
Но поспешно отступать
Их не научили.

А Егоровой жене
Довелось послушать -
Как у Зойки на рогах
Оказались уши.


СЕЛО БОБРОВО. ВХОД В ЛЕС (200 МЕТРОВ ОТ СЕЛА)

Завывая от тоски,
Но в победу веря,
Ходят месяц зомбяки
Между трех деревьев.

По ошибке Силы Зла
Карту им не дали,
Но «маяк» зажечь в ночи,
Все же, догадались.

В двух словах: на свой «маяк»
Вдоль знакомой веси,
Ветром мчались упыри
…тоже где-то с месяц.

Пы.Сы.

С тех непрошеных гостей,
Темными ночами
Бабка Марфа каждый раз
Свет козе включала.

Зойке стали сниться сны
Про бои без правил.
С той поры, как стадо коз,
Ей пришлось возглавить.

СЦЕНА СЛЕДУЮЩАЯ. СЕЛО БОБРОВО.

А тем временем село
Облетели вести:
Апокалипсис идет
Рож примерно в двести.

Девок, вон, в полон берут,
Местных коз пугают.
И старушек-грибников
В чащу не пускают.

Раз такие пироги -
Что-то делать надо!
Без грибов, да в декабре -
Это непорядок!

Девки краситься бегут,
Красят, что есть силы.
Если их в полон берут,
Надо быть красивой.

Пара местных удальцов,
Приоткрыв хлебало,
Смастерили огнемет
Из говна и палок.

Бабки взЯлись за ножи,
Мужики – за вилы.
Аль не хватит дать отпор
Молодецкой силой?!

Этот месяц пролетел.
В общем-целом, ровно,
Но Боброво всем селом
Держит оборону.

НАШЕСТВИЕ ЗОМБИ. ШТУРМ СЕЛА БОБРОВО.
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ – СЕЛЬСКИЕ ВОРОТА.

Очень гордые собой
В силы Зла поверив,
Ранним утром зомбяки
Постучались в двери.

Ну, не то, чтоб прямо в дверь -
В сельские ворота.
Останавливает штурм
Ржавая щеколда.

То и дело по пути,
Прячась за забором,
Шел старейшина села
На переговоры.

В гневе праведном Егор
Машет белым флагом:
«Говорите поскорей -
Что Вам, черти, надо?!»

Апокалипсис начать
Зомби поручили,
Но вести переговор
Их не научили.

И, в итоге, на вопрос:
«Что Вам, черти, надо?!»
Зомби начали мычать,
Как коровье стадо.

Тут сбежалось все село.
Зомби – эко диво!
Одного Пантелеймон
Приложил кадилом.

Прибежала, сообща,
Пара идиотов,
Стали тестить огнемет
Собственной работы.

Бабки встали, как столбы,
Дети - рты разинув.
Девки выстроились в ряд,
Словно на смотрины.

Вдоль забора зомбяки
Разевают пасти.
Это значит, бой идет
Не на жизнь, а на смерть.

Цель: «кусать простой народ»
Зомби получили,
Но сражаться сквозь забор
Их не научили.

Как умеют на людей
Зомби нападают.
И, мыча, через забор
Части тел кидают.

При поддержке Темных сил
(Так мне показалось)
У Егоровой жены
Дума затесалась.

Марфа, заголив подол,
С криком «Супостаты»
На Боброву молодежь
Выпустила стадо.

Козы яростно бегут -
Уносите ноги.
«Как не стыдно обижать
Сирых да убогих!»

Местный гоп-авторитет
Дома молодежи
От Егоровой жены
Схлопотал по роже.

И она, собрав народ,
С дома - по соседу,
На доступном языке
Провела беседу:

«Видимо, не кормят их
В варварских угодьях.
Тоже мне, на штурм пришли -
Кости да лохмотья»

Надавала всем по щам
Личными вещами,
А неистовых зомбей
Пригласила к чаю.

НАШЕСТВИЕ ЗОМБИ. ШТУРМ СЕЛА БОБРОВО.
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ – ДОМ СТАРЕЙШИНЫ СЕЛА.


Цель: «Сырое мясо жрать»
Зомби получили.
Только ужинать в гостях
Их не научили.

И сидит орда зомбей
У бобровской бабы.
Пальцем тычут в винегрет,
Вилкой щи хлебают.

Пара местных удальцов
(Под надзором девок)
Пришивали упырям
Разны части тела.

А старейшина Егор
С молотком и матом.
Указанья раздавал
Девкам да ребятам.


ТЕМ ВРЕМЕНЕМ… В ЛОГОВЕ ЛЮЦИФЕРА.

А Владыка Люцифер
Новости не смотрит,
Он же знает – в мир людей
Выпущены зомби.

Значит, Судный день идет
Распрекрасно-скверно!
Захватил его отряд,
Целый мир, наверное.

ЭПИЛОГ.
НЕСКОЛЬКО ЛЕТ СПУСТЯ

Ну, а что произошло
С теми зомбяками?
На бабуськиных харчах
Обросли щеками.

Начинают упыри
Шевелить и мозгом.
Ведь всегда на пользу шел
Зомби свежий воздух.

Собирают в меру сил,
Травы да коренья,
И сливаются вполне
С местным населеньем.

В дверь войти – уже прогресс-
С третьего захода.
Правда, и в селе с тех пор -
Ни одной щеколды.

И живет полсотни душ
Скромно, но сурово.
Так не вышел Судный день
Из села Боброво.

Александр Сергеевич Пушкин

Телега жизни

Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезет с облучка.

С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел! Еб*на мать!

Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас; нам страшней
И косогоры и овраги;
Кричим: полегче, дуралей!

Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И, дремля, едем до ночлега —
А время гонит лошадей.

Александр Александрович Блок.

Вечность бросила в город…


Вечность бросила в город
Оловянный закат.
Край небесный распорот,
Переулки гудят.
Всё бессилье гаданья
У меня на плечах.
В окнах фабрик — преданья
О разгульных ночах.
Оловянные кровли —
Всем безумным приют.
В этот город торговли
Небеса не сойдут.
Этот воздух так гулок,
Так заманчив обман.
Уводи, переулок,
В дымно-сизый туман…

Александр Гутов.

Фискал.


Донос - любая пара строк,
и жалоба.
Земля уходит из-под ног,
как палуба.

Следак, как ты меня бесил, -
мне помнится.
«Объект почти лишился сил.
Бессонница.

Объект сам обрубил канат,
затеял свору сам.»
Провалы под и пусто над
тем парусом.

Фискал подводит свой итог:
«В программе сбой».
Земля уходит из-под ног
сама собой.

Стою у зеркала, сердит,
злюсь матерно.
Фискал из зеркала глядит.
Внимательно.

Покровский Павел.

Точь-в-точь...


Где ж ты раньше была, хорошая,
что ж ты травишь меня сейчас,
я бы вечно купался в роскоши
этих лисьих зелёных глаз...

я б дышал этой вьюгой солнечной,
я б зазря не спустил ни дня,
я бы ангелом стал и сволочью,
если б ты предпочла меня...

пью как водку глаза бездонные
и сижу как последний шут,
для таких розы стелют тоннами
или душу в ломбард сдают...

за таких проклинают прошлое,
режут вены и рвут кресты,
где ж ты раньше была, хорошая,
раньше той, что точь-в-точь, как ты...

Сергей Митрофанович Городецкий

Должно быть, жизнь переломилась,
И полпути уж пройдено,
Все то, что было, с тем, что снилось,
Соединилося в одно.

Но словно отблеск предрассветный
На вешних маковках ракит,
Какой-то свет, едва заметный,
На жизни будущей лежит.

Олег Колмычок.

Читая во сне.


К ветхим страницам льну
Сердцем борзым, пернатым;
В самую глубину,
Двери покуда настежь...

Пена ли, белый дым
Стелется из-под строчек.
Душу разбередил
Нежно-неровный почерк.

Сладостно восстают
Прошлого лики-тени,
Память будя мою
От повседневья терний!

Владимир Плющиков.

У той стены...


Ну, вот и всё.
«Подъём, пацан, на выход.
Не обувайся, топай к той стене».
А у крыльца кустится облепиха,
И очень тихо...
Страшно очень мне.

Закрыл глаза - мальчишкой босоногим
Иду на речку с батиным сачком,
А следом Бог... Точней, другие боги -
Почти, как я, но каждый с винтарём.
«Эй, паренёк, тебе, поди, семнадцать?»
Шестнадцать мне…
Шестнадцать будет мне.
Мамуля, мам! Да погодите, братцы,
Не надо мне, не надо к той стене!

«Вязать глаза?
Да ну его, пусть видит.
Баб уведите лучше за сарай.
Чего грустим? Чай, не на панихиде.
Иван, тащи гармонь!
Пацан, вставай
К стене и…

…Пли!»…
Упал, кричу протяжно…

…«Добить!»…
Ну, наконец-то тишина…

…А кем я был?..
Да так ли это важно,
Когда идёт гражданская война.

Павел Хмара.

Ода медицинским работникам.


Ни кочегарам и ни плотникам
Нужды в приветах нынче нет,
Но нашим славным медработникам
Мы шлем наш пламенный привет!

Смоленщина, Париж, Московия, –
Весь мир рукоплескать им рад!
На страже нашего здоровия
Они безудержно стоят!

Физические наши чаянья
И наши болести – их быт!
От наипервого кричания
И до отброса всех копыт

Они нас колют, режут, пичкают
Вставляют в нас катетера,
Воюют с вредными привычками,
Et cetera, et cetera,

В процессе вечного искания
Стремятся сделать нас живей:
Отладить мочеиспускания,
Разжижить густоту кровей!

Давленья сделают нормальными,
Отрежут ногу (иль – пришьют!),
С недугами аденомальными
Проверить на УЗИ пошлют!

Хотя за это их премируют
Скудней, чем за банкирский труд,
Они вас и деплацентируют,
И вскрытие произведут,

И зубы сделают красивыми,
Дадут от боли вам наркоз,
Помогут вам собраться с силами,
Подлечат ухо-горло-нос!

Мы благодарны нашим медикам,
Мы не устанем их любить!..
И на фиг нам с уходом эдаким
Порой из жизни уходить?

Ирина Самарина-Лабиринт

Пристрели в себе же лошадь...

Если ты разок поможешь –
То спасибо скажут.
Если дважды ты поможешь –
Улыбнутся даже.
Если ты поможешь снова –
Промолчат привычно.
Ведь принять уже готовы
Помощь, как обычно.

Если сильно заболеешь
И помочь не в силах,
Проклянут, мол, как ты смеешь,
И не будешь милой.
Станешь ты врагом заклятым,
Бессердечным гадом.
То, что помогла когда-то –
Вспоминать не надо.

Люди сорта есть такого –
От добра сгнивают.
И они в беде другого,
Нет, не выручают.
На обрыве разжимают
Руку, не жалея.
Только помощь принимают…
Это лишь умеют.

Пристрели в себе же лошадь,
Что за всех пахала.
И увидишь, кто хороший,
Ну а кто бывалый…
Кто использовал умело,
Предавая после…
Воз тащить не надоело?
Ты же им не ослик!

Отпускай! Учиться надо
Им самим трудиться.
Здесь тебе уже не рады,
Потускнели лица.
Это значит, ты свободна
От оков отныне.
Принимай кого угодно,
Кто душой обнимет…

Кто действительно страдает
И переживает.
А шутов пусть на гастроли
Сердце отпускает!
Пристрели в себе же лошадь,
Чтобы счастье знало,
Что не тащишь больше ношу
До конца, финала…

И оно к тебе ворвётся,
Хлопая в ладоши.
Счастье только тем даётся,
Кто внутри – не лошадь…

Лариса Миллер


«Всем трудно, всем - собакам, лошадям».



Всем трудно, всем – собакам, лошадям,

Деревьям, травам. Всем без исключенья.

И нам, конечно. Жить – и приключенье

И риск большой, как бегать по путям,

Где поезда. Всё ж стоит рисковать.

Ведь только здесь и может отыскаться

Возможность приласкать и приласкаться,

И рук родных из рук не выпускать.

Борис Голубчик.

Пани Валевска.


Память - одна чертовщина.
Где твоя русая прядь?
Что ещё нужно мужчине?
Что ещё можно отнять?

Запахом "Пани Валевска"
Ты мне тревожила грудь.
Кто виноват?
- Чернышевский.
Что же мне делать?
- Забудь.

Алла Арцис.

Синдром оконченной тетради.


«Мы писали, мы писали –
Наши пальчики устали…»


Синдром оконченной тетради –
Как промежуточный итог:
Собрать растрёпанные пряди
Под коленкоровый платок.

Листки исписаны, увы им –
Сыграли в ящик вглубь стола,
Но мы тетрадь другую вынем
И, закусивши удила –
Вперёд, писать… как летом – в заводь,
Как в зимний день – на хрусткий снег.
Как рыбы научились плавать,
Писать учился человек.

Да, мы писали.
Я писала
И этим заполняла дни –
Про полустёртый скол коралла
С непостижимой глубины,
Про перламутровые ночи,
Про бирюзовый водопад.
Подумаешь, блокнот закончен –
Уже и следующий взят.

Да мы ещё не так напишем,
Да нам ли впору уставать…
Но выбегает шишел-мышел
На раз-два-три-четыре-пять.



22 февраля 2022

Е. Храмов.

Первый день.


22 июня сорок первого года
на дачу, что мы снимали в это лето на Сходне,
ещё ни о чём не зная,
съехалось всё семейство:
отцы, и дети, и внуки.
Стол был ещё довоенный:
праздничный, изобильный,
с мраморной ветчиною,
весёлым промытым луком,
нежно мерцавшей сёмгой
и крутобокой редиской.
И довоенная водка
Добродушно желтела в графине...

И все за столом сидели.
Младшие — мы с сестрою.
Старшие — дед и бабка,
а в середине их дети,
наши дядья и тётки
с жёнами и мужьями.
Уже седой Петр Павлыч,
ещё не убитый Костя
и мамин брат дядя Саша —
со шпалами в алых петлицах.

И сначала всё было тихо,
и все говорили негромко.
А после громче и громче
и как-то... развеселились!
Как будто что-то прорвалось,
выяснилось, разрешилось!
(Наверное, было жутко,
жутко и непонятно
жить с фашистами в мире,
а теперь всё стало на место.)

И отец мой — он был самый штатский:
инженер-капитан запаса —
померанцевой выпил и крякнул:
«Ну, через месяц — в Берлине!»

А впрямь до Берлина было
от новой границы рядом:
шестьсот с небольшим километров,
как раз на месяц похода...

Петр Корытко

Удивление

Удивленье - способность от Бога
изумиться, глаза распахнув,
и порывы не сдерживать строго,
от смущения спину пригнув, -

а в душе хохотать от восторга,
наслаждаясь увиденным, и,
любопытство спасая от морга,
задыхаться от новой любви!

Удивление, это - земное,
оживлённое силой небес.
Не могу я измыслить иное
объяснение вечных чудес...

Айла Ше.

ну, здравствуй


Скорей разбрасывай лучи!
Ну, право слово, ждать устали.
А на обочинах - грачи.
А у зимы - сто штук медалей
за снег и грусть, за Новый год,
за наше общее молчанье...
Смотри, весну встречает кот,
вот уж кому не до печалей!

Пусть обещают завтра дождь,
я промочу нарочно ноги.
А вдруг ещё меня ты ждёшь
на нашей сказочной дороге.

Скорей разбрасывай лучи!
И слушай: сердце чаще бьётся.
Я говорю ему: "Стучи!"
Шепчу тебе: "Ну, здравствуй, Солнце..."

Чепурных Евгений Петрович.

Серебряный


Серебряный век
Попрощаться зашёл.
Он плащ расстегнул и манжеты оправил.
Присел на минутку за старенький стол
И водку малиновым морсом разбавил.

Лохматый извозчик дремал у крыльца
Пред дальней дорогой, суровой и вьюжной.
- А всё-таки мир не спасла красота?
- Ей просто спасать его стало не нужно.

- За всех, кто лишился креста и лица!
Спаси их Господь от жестокой расплаты!
Он плащ застегнул.
Он спустился с крыльца.
И сгорбившись, мне подмигнул виновато…


--------------------------------------------------------

Чепурных Евгений Петрович.

Печаль дворянских гнёзд...


Барсучья шерсть на пояснице,
Боль поглощается теплом.
Теперь усну,
И мне приснится
В глухом краю дворянский дом.

Над дверью старая подковка.
А там, внутри, сдавив виски,
Сидит великий полукровка
И пишет русские стихи.

Он полушепчет, полубредит.
Он смотрит долго в зимний сад.
Но мудрый Вяземский не едет,
А Дельвиг умер год назад.

Небесная приспела жатва:
На выбор, а не на авось.
Но мне Его ничуть не жалко.
Чего жалеть?
Всё удалось...

Евгений Глушаков.

Дай свистульку, приятель мой ситцевый...


Дай свистульку, приятель мой ситцевый.
Я тихонько зажмурю глаза.
Нынче мы не богаты синицами,
Но в отверстиях есть голоса.
Я умею насвистывать весело,
А грустить по ладам не учён.
Дай свистульку – хорошая песенка
Над моим засмеётся плечом.
Ты не слышал такой же раздумчивой,
Духовитой, как липа в цвету,
Чтобы облако, бывшее тучею,
Распускалось, как шарф на ветру.
Чтобы жирные гладкие селезни
Танцевали на лапках в воде…
Дай свистульку. Потребуем зелени.
Расставанье сыграем беде.

Татьяна Бережная 3.

Алиса.


Черные чулочки,
Черные перчатки
Не хватает только
Еще черной шляпки.
Белая манишка,
Если спрятать хвост,
Выдает Алису
Только хитрый нос!
Хитрый нос и очень
Хитрые глаза
Ведь Алиса это-
Рыжая лиса!

Александр Александрович Блок

Днем вершу я дела суеты,
Зажигаю огни ввечеру.
Безысходно туманная - ты
Предо мной затеваешь игру.

Я люблю эту ложь, этот блеск,
Твой манящий девичий наряд,
Вечный гомон и уличный треск,
Фонарей убегающий ряд.

Я люблю, и любуюсь, и жду
Переливчатых красок и слов.
Подойду и опять отойду
В глубины протекающих снов.

Как ты лжива и как ты бела!
Мне же по сердцу белая ложь..
Завершая дневные дела,
Знаю - вечером снова придешь.

Таня Пильтяева

Мужчина из прошлого!

Кто ты, мужчина из прошлого?!
И для чего мне звонишь?
Ты здесь давно не прошенный,
Больше не впечатлишь!
Может ты выпил лишнего,
Или же заболел,
Но для меня ты — бывшее,
Прошлое твой удел!

Как я? Звучит интригующе,
Даже скажу, смешно!
Ты же когда-то ликующе,
К другой убегал, давно!
Что же заставило вспомнить всё?
Ах, и не забывал!
Видимо думал, я жду ещё,
Нет, милый, не угадал!

Встретимся? Просишь вкрадчиво!
Слушай, а для чего?
Общие чувства растрачены,
С другим уже хорошо!
Жизнь коротка и обманчива,
Нужно её ценить!
Сердцем любимых и значимых,
Глупо другим дарить!!!

Встретимся? Снова вкрадчиво!
Всё же, а для чего?
Может, наивно думаешь,
Что ты прекрасней его?!
Глупые будут сравнивать,
Я к ним не отношусь!
Я на начальной стадии,
В лучшего лишь влюблюсь!

Басё

Знает лишь время,
Сколько дорог мне пройти,
Чтоб достичь счастья.

Идзуми Сикибу.


Не удивляйся
Вспомни, кто ночь за ночью
Являлся к тебе
В сновиденьях, покой твой тревожа
Помнишь? Так вот, это я

Рената Григорьевна Муха.

Без преувеличения.

Пер. на англ Игорь Скрягин

Преувеличивать всё – глупо, –
To overstate all things is stupid, -

Сказала Микроскопу Лупа.
To microscope has said a loupe rig.

Воробьёва Катя.

Солевой раствор.


Когда ответственный человек болеет,
он держится до последнего,
он знает – у него подопечные,
он не показывает виду,
он доходит до выходных и праздничных дней
и блаженно ныряет в постель.
Подопечные слабы – не знают, чем помочь,
пара близких ответственных людей
дают свои неподходящие советы.
И потом, после ломки субфебрилитета,
в памяти ответственного человека
снова настойчиво всплывает военный хирург Щеглов,
спасавший солдат от ампутации
повязками с солевым раствором,
он, кажется, излечивал гангрену,
а это всего лишь синусит.
И вот уже твердая рука готовит солевой раствор,
как по мановению, на голове оказывается
повязка из полотенца, примотанная шарфом.
И вот уже ответственный человек
в состоянии смотреть Гарри Поттера
на одном диване с домочадцами
в рождественских пижамах.
Здесь его любят таким –
со старым шарфом на голове
и выглядывающим из под шарфа
кухонным полотенцем.

Филатова Наталия Олеговна.

Прогулка в июле.


Ритмы танго и запах кофе...
Свежий ветер с Москвы-реки!
Погружаемся в юность вновь мы,
хоть от юности - далеки!

Здесь цветочное правит лето.
В свете солнечном - Музеон...
Пароходики, как кометы!
Объективы со всех сторон.

Саксофоны, а дальше - скрипки!
На мосту - чайных роз букет...
А на лицах цветут улыбки,
ярче радостных всех примет!

Как время меняет людей!Неузнаваемо!Порою это даже не изменения, а настоящие метаморфозы! В детстве была принцесса, повзрослела – превратилась в пиранью. А бывает наоборот: в школе – серая мышка, незаметная, невидная, а потом на тебе – Елена Прекрасная. Почему так бывает? Кажется, Левитанский писал, что каждый выбирает себе женщину, религию, дорогу... (Сергей Семёнович Качалков)

Златенция Золотова

Мне запомнились люди теми.
Даже если уже другие.
Незначительный сбой в системе.
Настроение — ностальгия.

К телефону протянешь руку
И одернешь. Опомнись, ну же!
Ну, какому такому другу
Призрак прошлого будет нужен?

Что порвалось, то было тонко,
Что разбилось, то было хрупко.
Мы — на старой затертой пленке.
Мы — гудки в телефонной трубке.

Мне запомнились люди теми.
А потом разбросали ветры.
Между нами отныне — время.
Это больше, чем километры.

Нью-Эвелин.

время сонных стрекоз.


Нарастающий ливень сонных спугнёт стрекоз
И смахнёт переспевшее яблоко с хрупкой ветки.
Постепенно со многим свыкаешься и под снос
Отправляешь каркасы замков, растратив ветер
На скупые наброски смутных, сырых идей,
Обещающих хоть когда-нибудь воплотиться.
Осень явится неожиданно, завладев
Всем твоим существом, до каждой его частицы.
Паутинкой сверкнув, запутавшейся в траве,
Полоснув по рукам колючей сухой осокой.
Если б время не преломляло сквозь вечность свет,
То, наверное, реже б думалось о высоком.
И пластичная память меньше цеплялась за
Полувыцветшие сюжеты и ароматы.
Над затоптанным полем кружится стрекоза
И садится на клевер чудом ещё не смятый.

Лисевна.

Дача.


Свитер мамы, бабушкина дача,
Печки гул прилежный и густой...
Все идёт, становится иначе,
Здесь всё тот же держится покой.

Также клонит яблони к времянке,
Также нужно ездить на родник,
То же фото в той же самой рамке,
Полувросший в землю дровяник,

Куст малины жмётся возле дома,
Тянутся макушкой сосны ввысь...
И соседи с детства мне знакомы,
Рассказать спешат, какая "жисть",

Жизнь идёт вне времени и гнили,
Глянешь с окон - только благодать.
Люди вот ещё б не уходили
За той край, где мне их не догнать...

Дом от солнца - рыжий и горячий,
Нынче вновь черники урожай...
Да, я знаю, будет все иначе...
Только это место не меняй.

Шведов Александр Владимирович.

Ты теперь парижанка.


Ты теперь парижанка. Конечно, уже научилась
Говорить в нос, грассировать, красиво отражаться в витринах
Бутиков. Пить кассис. Совсем не полагаться на милость.
Больше всего ценить комфорт. И ездить на роскошных машинах.

По утрам лениво размазывать по круассану вишневый джем.
Нравиться местным Жанам. Ведь ты всегда ловко умела
Сотворить подле себя шумный мужской полухор - полугарем.
Дело, даже, не в красоте твоего гибкого тела,

А в каком-то странном, маняще-чарующем смешении…
Беззащитности, утонченности стервы и нежности….
Для тебя мужики являлись только забавной мишенью.
Жаль, что в этой окрошке не осталось места для верности.

А знаешь, у нас на бульварном кольце этой зимой
Расцвели золотые фонарики. Манят кафешантаны.
(А мы раньше ходили не дальше ближайшей пивной).
Да… еще в Москве теперь продают жареные каштаны.

Покупаю их только за тем, чтобы лишний раз помянуть тебя,
Хотя они мне не кажутся особенно вкусными.
Но зато это недорого, и их можно жевать не сходя
С подножки трамвая, представляя, что ешь лангустов.

А глупая…. глупая память возвращает меня в тот вечер…
Я никак не мог расстегнуть нелепую брошь на блузке.
Ты сначала была чопорна и строга как Маргарет Тетчер.
Но тебя растопил портвейн. И мой поцелуй французский.

Никита Брагин.

Дафнис и Хлоя.


Северо-западный муссон
уже стихает,
дорога в наш волшебный сон
совсем сухая,
утесы дышат стариной,
и шаг размерен,
и обволакивает зной
густую зелень.

В душе все чище и свежей,
все родниковей,
а в мире птичек и ежей
не счесть любовей,
и сердце, время разорвав,
болит влюбленно,
как на блаженных островах
во время оно.

Вонтер Лак.

летнее.


Это было не до, не после.
Это было как раз тогда.
Я стоял на скале. Вы возле.
И штормила вокруг вода.

Долетали до юбки брызги.
Сверху солнце палило нас.
И взлетали в волне огрызки.
Груши, яблоки, ананас.

И такой горизонт стелился,
что хотелось туда лететь.
Я тогда уже разводился.
Вы тогда начинали петь.

Всё за нас - и шторма, и боги.
Атмосфера и летний день.
Мы вернулись, устав с дороги.
И не стали встречаться. Лень.)

Фудзивара-но Садаиэ

Налетел и прошел.
И дождь, и редкие капли
Аромата полны.
От цветка к другому цветку
Меняется тропка в горах.

ВЫХОДА НЕТ…

Двери закрылись, рассыпалось сердце!
Несколько брошенных острых слов
Обжигают сильней самых жгучих перцев…
Стегают больней самых гибких кнутов!

Вдребезги сердце… только осколки
Все по углам опустевшей души…
Воет она, как голодные волки
Плачут тоскливо в холодной глуши…

Сердце на части! Захлопнулись двери!
Выхода нет! Попав в лабиринт,
Мечутся мысли загнанным зверем,
Путаясь в липких сетях паутин…

Выхода нет! Или видеть не хочется!
Или не нужен из них ни один!
Звенит пустотой в тишине одиночество!
Так души теряются в чувствах руин…

****************
P.S.:
Выхода нет? Или видеть не хочется? -
Это для женщин… А для мужчин -
На понятный язык вам нужна переводчица:
У нас выхода нет, если нужен один!
***
Яна Бородулина-Момот

Александр Яшин

Об одиночестве

Мечтал один остаться. И остался.
Живу один. Чего желать теперь?
Справляй победу, не считай потерь...
Но где же всё, чего я добивался?
Опять ко мне никто не постучался,
За целый день никто не постучался!
Никто! Никак! Хотя б не в душу — в дверь…

Из сердца стала утекать любовь
по трещинам непрочного сосуда
война не различает чья в вас кровь
в ней неизменны формы атрибутов
не будут разбираться кто здесь прав
без нас решат за белых мы иль красных
"великие умы" других держав
потом нам скажут - жертвы ненапрасны
потери нашей маленькой семьи
осядут прахом на парадных эполетах
властители миров глухонемы
ведут игру из бункера и на планшетах
и мы с тобой мишень в придуманной войне
как тренировочный плакат на полигоне
живые мертвым позавидуют вдвойне
мы лот на политическом аукционе
лишь пешки в королевстве сильных мира
мы как осколки одного сосуда
клейменные печатью дезертира
казненные эпохой самосуда

26.02.2022 Анжелика Зарипова

Лора Катаева.

Шаги.


Турист - ни имени, ни отчества,
Я потеряюсь где-то здесь,
Где день запамятует кончиться
Угрюмой тенью на воде.

Где ночь - не ночь, дворняга серая
Не запятнает наших лиц,
Где мы с тобой давно не первые
И не единственные из

Прошиты ветреннымм фразами
Под ритм фасадов и шагов.
Кипит сирень на поле Марсовом,
Не обещая ничего.

Мы снова разные и всякие,
Тоску не в силах превозмочь.
Упорно смотрит шпиль Исакия
Сквозь перебеленную ночь.

Бродить на пару с одиночеством
Среди таких как ты других,
Турист - ни имени, ни отчества -
Шаги, шаги...

Иосиф Александрович Бродский.

На независимость Украины (1994)


Дорогой Карл XII, сражение под Полтавой,
слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
"время покажет Кузькину мать", руины,
кости посмертной радости с привкусом Украины.
То не зелено-квитный, траченный изотопом,--
жовто-блакытный реет над Конотопом,
скроенный из холста, знать, припасла Канада.
Даром что без креста, но хохлам не надо.
Гой ты, рушник, карбованец, семечки в полной жмене!
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
с залитыми глазами жили, как при Тарзане.
Скажем им, звонкой матерью паузы медля строго:
скатертью вам, хохлы, и рушником дорога!
Ступайте от нас в жупане, не говоря -- в мундире,
по адресу на три буквы, на все четыре
стороны. Пусть теперь в мазанке хором гансы
с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть -- так сообща, путь выбирая в чаще,
а курицу из борща грызть в одиночку слаще.
Прощевайте, хохлы, пожили вместе -- хватит!
Плюнуть, что ли, в Днипро, может, он вспять покатит,
брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый
кожаными углами и вековой обидой.
Не поминайте лихом. Вашего хлеба, неба,
нам, подавись мы жмыхом и колобом, не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.
Кончилась, знать, любовь, коль и была промежду.
Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом?
Вас родила земля, грунт, чернозем с подзолом.
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Это земля не дает вам, кавунам, покоя.
Ой да Левада-степь, краля, баштан, вареник!
Больше, поди, теряли -- больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза --
нет на нее указа, ждать до другого раза.
С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.

Александръ Степанов.

Псков.


Самолеты среди облаков,
облака над промокшей землей,
на земле дремлет батюшка-Псков
с колокольнями, рынком, тюрьмой.

Из тюрьмы возвращаются все.
Из тюрьмы не приходит никто!
Черный ворон взлетает со стен
и стучится к кому-то в окно.

На прилавках изюм и халва.
За рекою сырой чернозем.
Простоквашу везут из села.
Помолись за меня обо всем.

Я тебя никогда не просил,
буду вечно твоим я рабом:
справедливо пожалуй им сил –
всем несчастным во чреве твоем.

Шведов Александр Владимирович.

Кустодиевская красавица.


«Худые женщины на творчество не вдохновляют»
Борис Кустодиев
.

Проведя 15 лет в инвалидном кресле, Кустодиев написал в этот период свои самые жизнерадостные картины во многом благодаря заботе супруги Юлии.


На улицу Введенскую, дом семь*
болезнь пришла некстати, насовсем.
Но Бог и тут, как видно, милосерд -
есть холст и краски, кисти и мольберт.

Купчиха пробудилась ото сна,
богата телом, смотрит с полотна
ленивая бесстыжесть естества.
Пуховые подушки, кружева.
Её мирок округло-белобок.
Мужской восторг. Ирония. Лубок.

Рисуя этих пышнотелых граций
для ублаженья взоров петроградцев,
он был влюблен по-прежнему в одну,
такую худощавую, жену...

__________________
*По этому адресу в Петрограде располагалась мастерская художника

Таня Зачёсова.

В песках, что прямо у Сахары в сердце... Фенек.


В песках, что прямо у Сахары в сердце,
На юге до Нигера и Судана —
Есть Чудо, на него не наглядеться,
С ушами, что вмещают по банану!

Покажется игрушечным лисёнок,
Его и правда часто держат дома.
Мордашка, будто только что спросонок,
И кажется как будто бы знакома.

Конечно же! Он был приручен принцем
Давным-давно — у Сент-Экзюпери.
Премудростью он может поделиться,
Открыв большой прекрасный мир внутри.

Он знает всё про жизнь, друзей и розу,
Планеты, космос или океан...
В Сахаре чует каждую угрозу,
Не для игрушки тот лисёнок дан!

По раскалённому песку пустыни ходит,
Даруя сердцем жизни воду — мудрость!
Прирученный мечтает о свободе,
А может принц явится ниоткуда?

И оживёт по-новой эта сказка,
Ведь дружбе и любви не нужно денег,
Нужны: терпенье, преданность и ласка;
В Сахаре это знает каждый Фенек.

_______________________________
Фенек, или фенька (лат. Vulpes zerda) — самая красивая лиса с большими ушами. Самая многочисленная популяция фенеков обитает в центральной Сахаре, хотя они встречаются от северного Марокко до Синайского и Аравийского полуостровов, а на юге — до Нигера, Чада и Судана. Фенек — самый маленький представитель семейства псовых, по размерам меньше домашней кошки.
Самый известный прирученный фенек — это лис в романе Антуана де Сент-Экзюпери "Маленький принц". Писатель вдохновился на создание этого персонажа, встретив фенека в Сахаре в 1935 году.

В порядке полной гласности
Сказать должны мы так:
Отечество в опасности,
Нам срочно нужен враг!
Нам нужен враг надёжный,
Коварный, злобный враг,
Поскольку невозможно
нам без него никак.

Мы б на него надеялись -
Ведь враг наш не дурак,
И что б у нас ни делалось,
За всё в ответе - враг.
Ах, на душе погано,
И жизнь не дорога.
Ну где найти врага нам,
Надёжного врага?

Погибнет наше царство
Без недругов лихих,
Без ихнего коварства
И провокаций их.
Да, без врагов паршиво,
Без ихней суеты,
Их пропаганды лживой
И злобной клеветы!

Владлен Бахнов

У них есть Имя, но их голоса протухли -
Я слышу свист новой пробитой фляги.
Пока одни без хлеба в окопах пухли -
Другие встали в строй под чужие флаги.
Советов нет раздавать, нас другому учат,
Прикрыв лицо, должно быть немного стыдно...?
Здесь все не то, там, мол, намного лучше!
Как будто нам из окопов совсем не видно...
Здесь нет сети, по старинке читаем книжки
И пьём чаи по утрам из душистой мяты.
Других удел- после ночной интрижки
Светить "звездой*, или лицом помятым...
Двух слов связать не могут, но все туда же -
Несут откровенно чушь, разломать- не строить!
Спешите не спеша, время все покажет,
И ломанного гроша ты не будешь стоить?!
Играйте там, нам без ваших фальшивых игр
Растить детей будет намного проще.
Ленив и слаб зажравшийся жирный тигр
И светел ум, покуда ты телом тощий.
Когда спадёт пелена наносного ила,
Когда опять встанем с голов на ноги -
Тогда пойдем, только бы сил хватило,
Единым целым по русской своей дороге...

Татьяна Ладыка

Наталья Шабло.

Лихолетье.


Пепел, пепел, пепелище...
Как обуглилась земля!
Ветер на погосте свищет,
Кружит стая воронья.

Вместо тополя - огарок,
Вместо церкви - головни.
Цвет у небосвода марок,
В смоли, гари да крови ...

Стрелы тоже обгорели.
Наконечники - в земле
Отшипели, отсвистели:
"На войне как на войне!"

Зарубцуются ли раны
Твои, русская земля?
И доколе бусурманы
Будут править опосля?

Знаю, что уйдут. - Прогоним!
Но пока горит земля
Столько страха, горя, боли!
И не паханы поля...

Беды пришлые не вечны.
Хоть и раю не бывать.
Человеки человечны -
Больше тянет созидать.

Только домики отстроят,
Лихолетье - тут как тут...
- Глаз недобрый беспокоят
Те, кто благостно живут.

Жизнь, семья, страна, дорога,
Всё сначала - не впервой!
Даже если понемногу,
Наедимся мы с тобой

Испытаний лихолетьем. -
Только чашу подставляй!
В первом, во втором и третьем
Риме "таинств" - через край!

Дмитрий Богданов 62.

Отпуск на Колыме.


Подходит отпуск,
Да простит меня работа
И в урну брошенный
листок календаря.
Билет в кармане,
Ожидаю самолёта,
На грудь приняв в буфете
двести вискаря.

Взлетаю в небо,
Солнце летнее, в зените,
Нам стюардесса
открывает закрома.
- Спасибо девушка,
Вздремну,
Уж вы шумните,
Когда внизу по курсу
будет Колыма.

И вот снижаемся,
Сосед под боком - Ух, ты!
В иллюминатор ткнулся лбом,
как мальчуган.
А под крылом у нас
Нагаевская бухта,
И столь далёкий,
легендарный Магадан.

У ужаса есть... мир закрытый ресницами,
У ужаса есть... откровений лицо...
Он ходит вокруг, он пронзает нас спицами...
Он ходит вокруг, всех сжимая в кольцо...

У ужаса есть, мир подавленный фразами,
У ужаса есть, ледяные глаза...
Он где то живёт, он спокоен, он празднует...
Он где то живёт, он съедает сердца...

И нам не в домёк, что руками мы создали...
Пред страхом земным, все что есть отдадим...
Ведь ужас для нас будет вновь неосознанным...
Ведь ужас для нас, неземной господин...

Пред ним мы всегда, будем сжаты коленями,
Пред ним мы всегда, будем снова на вы...
Он съест, он сожжет, он накроет метелями...
Но все же он пыль, что внутри головы...

Год 2022... Мысли вслух...
*** Антон Ильин

Галина Шок.

Расплата.


В цепкие лапы безжалостной кошки
Мышка попалась. Ах, бедная крошка!
Надо скорей вызывать неотложку,
Чтоб не случилось беды!
Нет на земле безобидней малышки,
Чем эта робкая серая Мышка.
В дом забираться опасно ей слишком
В поисках вкусной еды.

Но пожалев это серое чудо,
Вы разрушение встретите всюду.
Вместе с осколками битой посуды
Рухнет налаженный быт.
В вашем хозяйстве не будет порядка -
Мышь уничтожит посевы и грядки
И, наигравшись с хозяйкою в прятки,
В норку свою убежит.

Можете думать, что всё это шуткa,
Только под простенькой серенькой шубкой
Прячутся острые когти и зубки,
Хитрость и тонкий расчёт.
Так что в пылу благородных стремлений
Не принимайте поспешных решений.
Может так статься, что вам за спасенье
Кругленький выставят счёт.

11-07-2019

Юлия Погодина.

Чужие могилы.


Давно прошла война, давно забыта.
Могилы поросли густой травой.
Живу в достатке, весело и сыто.
Не ангел, не подлец и не герой.

Тревожусь обо всём и понемногу:
То чувства, то насущные долги.
Как прежде всуе поминаю Бога
И временами клянчу: "Помоги!"

Всё ничего, но замирает сердце,
Когда по вечерам иду домой
И вижу домик, где над ветхой дверцей
Звезда алеет раной боевой.

Пусть нет давно старухи Катерины,
Что проводила четверых на фронт,
Её я помню: горбик и морщины,
Усталый взгляд, сухая складка - рот.

Держала коз, на кладбище ходила
И для чужих заброшенных могил
Старушка чудом находила силы:
"Подишто кто-то тоже вас любил".

Несёт им плюшку, веточку герани,
То сыплет у надгробия пшено:
"Моих, чать, тоже кто-нибудь помянет:
Туда мне не добраться всё равно..."

И взглянет так, что режет под лопаткой.
Я по весне на кладбище приду.
Откину снег, поправлю ей оградку,
Четыре розы положу к кресту.

Уильям Шекспир

Перевод С.Маршака

Сонет 121

Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть.
Напраслина страшнее обличенья.
И гибнет радость, коль ее судить
Должно не наше, а чужое мненье.
Как может взгляд чужих порочных глаз
Щадить во мне игру горячей крови?
Пусть грешен я, но не грешнее вас,
Мои шпионы, мастера злословья.
Я — это я, а вы грехи мои
По своему равняете примеру.
Но, может быть, я прям, а у судьи
Неправого в руках кривая мера,

И видит он в любом из ближних ложь,
Поскольку ближний на него похож!

Дмитрий Тамбовцев.

Горит нью-йоркский небосвод.


Горит нью-йоркский небосвод
И мы с тобой почти на "вы"
И кровь толчками не идёт
Куда-то в бездну головы,
И нам давно за пятьдесят
Вода в Гудзоне холодна
И стаи прежних бесенят
Спят. И не помнят ни рожна)
Случайно кофе пролила
Ты прямо на сосок себе
Как ты по прежнему мила...
И я ещё вполне себе...

Olen.

Алое.


Жизнь коротка, и некогда сердиться,
а лишь идти и вглубь, и вширь, и вдаль...
Да, ты не птица, точно, ты не птица,
ты слишком ал...

Ты слишком страстен. Да, не перья это,
а языки огня твоей души,
единственная верная примета,
что еще жив.

А, если так - не обожги другого,
а лишь согрей и рядом помолчи...
У каждого - своя дорога к Богу,
свои ключи.

И только там, где вместо душ - оскалы,
и свастики в глазах зловещий след,
лучи твои пусть превратятся в жало,
разящий свет.

Джона Фрай.

Старый электрик.


В кухне накурено. Стопка вчерашних газет.
Капает в таз монотонно вода из-под крана.
Старый электрик не верит в безумство планет.
Знает когда он умрёт... Пока ещё рано.

Хмурое утро грозится ему кулаком.
Рыжий котёнок, прищурившись, смотрит с дивана.
Старый электрик всегда кофе пьёт с молоком.
Знает когда он умрёт... Пока ещё рано.

Кофе допит. В тишине. Без пяти на часах.
Дверь не закрыта. И паспорт в одном из карманов.
Старый электрик повесился на проводах.
Рыжий котёнок зевнул и свалился с дивана.

В кухне накурено. Стопка вчерашних газет.
Светская хроника. Рядом обзор криминала.
"Найдена девушка... возрастом двадцать пять лет...
Семь ножевых... из вещей ничего не пропало..."

Эдуард Шилов.

Южный Урал.


Был Творец.. и пустая глина..
И началом – среди диких скал,
Вознеслась Золотая Долина,
Зачарованный Южный Урал..

Там леса с высоченными соснами,
Всякой чуди - милы и близки..
Деревеньки малы и разбросаны,
И по северному низки..

За метелями сказка снится..
На Крещение – в холода,
Бьёт «Серебряное Копытце»
Колокольчиком в ворота..

Там озёра целуются с небом,
И пасут облаков стада..
Перепутана быль и небыль..
Зачарованная сторона..

Там туманы гуляют над росами..
На Купалу закаты красны..
И девчонки с тугими косами,
Безнадёжно красивы.. как сны..

В них, как в каплях, край отражается,
Всё в избытке – любовь и запал..
Через них эта сказка рождается -
Зачарованный Южный Урал..

Александр Анатольевич Андреев.

Правдивая история Ориона и Плейоны.


В последний месяц лета, убежав
Подальше от любвеобильной Эос,
Я скрылся на Олимпе. Копны трав
Дурманили сознание, хотелось
Свободы, одиночества, дышать
Сосновой хвоей, прыгать в Понт со склона,
И тут с истошным криком «…ваша мать!»
Внизу мелькнула дивная Плейона.

Конечно, я-то имени не знал,
И видел сверху так себе, но попа!
Да и лица чарующий овал –
Не то, что страхолюдина Меропа.
У нас тогда не ладились дела,
А я всегда был мужичок неслабый,
И если Артемида не дала,
В Элладе есть и правильные бабы.

Пустился вниз. Бежать с горы Олимп –
Совсем не до Афин из Марафона:
Трава по пояс, мошки, корни лип
И крутизна божественного склона.
Но вот, когда полёт простой стрелы
Преодолел бы пропасть между нами,
Вдруг вижу я: достоинства герлы
Слегка отягощаются детями.

Я предрассудков в общем-то лишён,
И под венец совсем не собирался,
Но для любви бы лучше без препон,
И тут я, значит, каплю стушевался –
И баста: всё укрыл густейший лес,
Плейона улетучилась из вида,
Откуда-то трезубцем стукнул Зевс,
И вот я здесь, а снизу Антарктида.

Не, так-то тут, на небе, нормалёк,
И меч при мне, и пояс подвязали,
Но как внизу увижу огонёк,
Так становлюсь вместилищем печали.
Плейона лучше видима с земли,
Вокруг меня невзрачные Плеяды,
И до любви десятки тысяч ли…
Налейте яда!

Сола Монова.

настроение.


Порой проснёшься в воскресение
Не от будильника, а сам,
И гладит солнышко весеннее
Тебя лучом по волосам.
.
Детишки не орут, не бесятся,
А смотрят в комнате ютуб,
Жена, прекрасная кудесница,
Готовит вкусную еду.
.
Побулькивает ванна пенная,
Открыто красное вино,
И все такое ох*енное,
.
А настроение - говно!

Олег Колмычок.

Нож Лицедея.


Полночный свист, булатный коготь
За алым дремлет сапожком
Крадущий тени, князь подвоха
Разит внезапно да тишком.

Веками кротко дожидался
Он шанса вольно возблистать,
Порхать и жалить в ловких пальцах,
Кропить чертовской кровью сталь.

И вот сошлись в зените звёзды,
Поднялся занавес судьбы.
Исподний шабаш лютой злости
Сгустился, чтоб людей избыть.

Но упреждающим ударом
Забытый напрочь Лицедей,
Взлелеяв ледяную ярость,
Злу чертит лезвием предел.

Не ради власти, злата, славы,
Любя лишь Истину одну,
Играй без продыху и правил,
Коль Мирозданье на кону!!!

Владимир Владимирович Маяковский.

Гимн судье.


По Красному морю плывут каторжане,
трудом выгребая галеру,
рыком покрыв кандальное ржанье,
орут о родине Пеpy.

О рае Перу орут перуанцы,
где птицы, танцы, бабы
и где над венцами цветов померанца
были до небес баобабы.

Банан, ананасы! Радостей груда!
Вино в запечатанной посуде…
Но вот неизвестно зачем и откуда
па Перу наперли судьи!

И птиц, и танцы, и их перуанок
кругом обложили статьями.
Глаза у судьи — пара жестянок
мерцает в помойной яме.

Попал павлин оранжево-синий
под глаз его строгий, как пост, —
и вылинял моментально павлиний
великолепный хвост!

А возле Перу летали по прерии
птички такие — колибри;
судья поймал и пух и перья
бедной колибри выбрил.

И нет ни в одной долине ныне
гор, вулканом горящих.
Судья написал на каждой долине:
«Долина для некурящих».

В бедном Перу стихи мои даже
в запрете под страхом пыток.
Судья сказал: «Те, что в продаже,
тоже спиртной напиток».

Экватор дрожит от кандальных звонов.
А в Перу бесптичье, безлюдье…
Лишь, злобно забившись под своды законов,
живут унылые судьи.

А знаете, все-таки жаль перуанца.
Зря ему дали галеру.
Судьи мешают и птице, и танцу,
и мне, и вам, и Перу.

1915 г.

Вера Полозкова.

И триединый святой спецназ


И триединый святой спецназ
Подпевает мне, чуть фальшивя.
Все, что не убивает нас,
Просто делает
Нас
Большими.

Сергей Александрович Есенин.

Хулиган.


Дождик мокрыми метлами чистит
Ивняковый помет по лугам.
Плюйся, ветер, охапками листьев,—
Я такой же, как ты, хулиган.

Я люблю, когда синие чащи,
Как с тяжелой походкой волы,
Животами, листвой хрипящими,
По коленкам марают стволы.

Вот оно, мое стадо рыжое!
Кто ж воспеть его лучше мог?
Вижу, вижу, как сумерки лижут
Следы человечьих ног.

Русь моя, деревянная Русь!
Я один твой певец и глашатай.
Звериных стихов моих грусть
Я кормил резедой и мятой.

Взбрезжи, полночь, луны кувшин
Зачерпнуть молока берез!
Словно хочет кого придушить
Руками крестов погост!

Бродит черпая жуть по холмам,
Злобу вора струит в наш сад,
Только сам я разбойник и хам
И по крови степной конокрад.

Кто видал, как в ночи кипит
Кипяченых черемух рать?
Мне бы в ночь в голубой степи
Где-нибудь с кистенем стоять.

Ах, увял головы моей куст,
Засосал меня песенный плен.
Осужден я на каторге чувств
Вертеть жернова поэм.

Но не бойся, безумный ветр,
Плюй спокойно листвой по лугам.
Не сорвет меня кличка «поэт».
Я и в песнях, как ты, хулиган.

1919 г.

Воланд сидел в задумчивой позе,
Он повидал в жизни всякого,
Как резали голову Берлиозу,
И вот, запрещают Булгакова.

Он не удивлялся, прозрачный и тонкий,
На облаке белом над городом,
Из платины справа блестели коронки,
А слева из чистого золота.

Какие смешные и глупые люди
На фоне деревьев салатовых,
И каждый из них хоть немного Иуда
С кровавым подбоем пилатовым.

И каждый хранит своё хрупкое тело,
Питается твёрдыми злаками,
Какие придурки! Смотри, Азазелло,
Они запрещают Булгакова!

У каждого есть и порог, и дорога,
И нет ничего в жизни нового,
Ну, пусть запретят всемогущего бога,
Уж мы посмеёмся с Коровьевым.

А где-то на небе комета погасла,
Орбитой летевшая тайною,
Но поздно. Уже кем-то пролито масло
На рельсы и шпалы трамвайные.

На рельсах трамвайных, на рельсах железных,
Под тучей с расцветкою олова.
И кот Бегемот прыгнет в чёрную бездну.
Готовьте, несчастные, головы…

(С) Александр Гутин

Александр Анатольевич Андреев.

Чайная полка.


АССАМ КУМСОНГ

время поставить чайник
время забыть уродов
чай поведёт плечами
красным окрасит воду
первый глоток для нёба
небо в бездонной чашке
ночь бытия утроба
терпкий ассам не страшно



ЛАПСАНГ СУШОНГ

ждёшь свежей осени прохлады
приходит тёмная орда
законы сохраненья ада
в столице действуют всегда
бикфорд смолит смешное танго
луна попрятала рога
из дымной горечи лапсанга
зовёшь целебные снега



ООЛОНГ МАОСЯНГ

в полумраке сгоревший пух - иероглифы на песке
намалёванные отчалившей ещё на полгода шхуной
ты скрываешься в пыльной штормовой свинцовой москве
и пылает асфальт бурунами - наивный юный
там колышутся корки съеденных кем-то лун
в апельсиновом облаке косточки бьются глухо
а в моей пиале расправляет крылья улун
улетающий в мягкий свет без песка и пуха



ПУ ЭР

Рахману Кусимову

день не воскреснет воск треснет пламя зимы
зыбкими языками заполнит полночь
полое эхо пахнущей мёдом тьмы
плещет под лампой пляшущей пыли в помощь
смежены веки шторами от химер
век будет краток с привкусом мельхиора
в вечном цугцванге вер лишь одна пу эр
пусто и просто правильно и нескоро



РОЙБОС АПЕЛЬСИН

электричка вздымает пургу
на платформу набросив халат
в белоснежном пушистом меху
фонари жёлтых пуговиц ряд
километр занесённых следов
тёплый кот у порога бочком
закипевшего чайника зов
иглы ройбуша рыжим огнём


AL-KBOUS

катятся колёса круглого стола
темнота белёса вытерта дотла
ожиданьем лета наждаком пыли
старая монета чувства на мели
лень венец творенья тенью на камнях
заревом забвенья день уже обмяк
чёрный жар бархана пепла нежный вкус
сватовство дивана тёплый аль-кабус



ДАРДЖИЛИНГ

так тихо словно ветер над рекой
застыл и превратился в заклинание
и облака недрогнувшей строкой
дописывают вечное сказание
где ложна явь и бесконечен миг
украденный у вечного движения
и светится горячий дарджилинг
в безмолвном пении



ЦЕЙЛОН

Когда программа sglazdoloi-
izserdtsa.von не отвечает,
Не подключай истошный вой,
Сходи на кухню, выпей чаю.
Где в белый бабушкин фаянс
Вольются чернота и горечь,
Забудется отрада глаз,
Откроется слепая полночь.
Темно и не видать ни зги,
Цейлон горячий нежит нёбо.
Так прочищаются мозги.
Страдаешь? Пострадают оба.



ЭРЛ ГРЕЙ

Четвёртый раз прочитано письмо,
И сердце вроде малость отпустило.
Кружок от Chivas – чёткое клеймо,
Но где-то оставалась и текила.
Знакомый почерк хуже наркоты,
Ночная тишь долбит по перепонкам,
Поверх Невы смыкаются мосты
И расстоянье превращают в ломку.
Настало время крепкого Earl Grey,
Багета и куриного паштета.
В бледнеющем сиянье фонарей
Нелепо ждать бесцветного рассвета,
Февральской преждевременной весны
И мягкого дыхания сосны.

Хубулава Григорий Геннадьевич.

Стоит спичку зажечь, непременно поднимется ветер.


Стоит спичку зажечь, – непременно поднимется ветер,
И дрожащее эхо на слоги слова раздробит,
Огонёк, заслонённый ладонью, напомнит о лете,
Август свалится замертво, лезвием ливня убит.

И тревога сорвётся, как ворон с насиженной ветки,
И опять полетит, пустотою небесной звеня,
Пламя спички напомнит о том, как далёкие предки
Собирались в холодную, тёмную ночь у огня.

И внезапно привидится то, что казалось незримым,
Оживут отголоски навеки забытой молвы,
В лёгком пламени спички – руины горящего Рима
И негаснущий рыжий пожар азиатской Москвы.

Стоит чиркнуть, - и вновь разгорятся напрасные страсти,
Будет пламя лизать, целовать, обжигая ладонь…
Ты и сам не заметишь, как тонкая спичка погаснет,
Возвращая творенью украденный ею огонь.

Ныне и Присно

Ныне и присно
Тесно мне, тесно.
То ненавистно,
Что повсеместно:
Мерзость — без меры;
Честность — без чести;
Верность — без веры;
Вести — за двести
Граммов на рыло
Выпил на месте:
Местность застыла
Месивом в тесте,
Бытностью — в быдле,
Старостью в стаде,
Дёгтем в повидле...
Радости ради
Смрадом смиряли
Родины роли
Дальше — для дали,
Больше — для боли...
Складные сказки
Ухнули в уши;
Красные краски
В душные души
Харкнули кровью
И прикипели,
Беспрекословью
Песни пропели.
Смыслами скисла
Вечного вдоха,
Навью нависла
Плаха — эпоха.
Явью явилось
Смертное семя.
И народилось
Вечное Время:
Правда — без права,
Дело — без доли,
Слово — без славы,
Соло — без соли,
Всыпанной в глотку,
Как ни кричали;
Вынесло лодку
В море печали.
Клацнула клетка —
Прочь от причала,
Голубя с веткой
Не повстречала...
Встретиться с ветром
Не получилось.
Жизнь километрам
Не покорилась.
Смерть на пороге,
Черти плюс числа;
Дни и дороги —
Ныне и присно...

Сергей Копасов

Дайм Смайлз.

В этой жизни все преходящее.



В этой жизни все преходящее.
Как плохое, так и хорошее.
То, чем кажется настоящее,
Через миг уже канет в прошлое.

В этой жизни все переменчиво,
Отдаляются люди близкие.
В никуда исчезают женщины,
Да и дружба порою склизкая.

Истлевает система ценностей,
Утопая в воронке алчности.
Кодекс чести и трепет верности
Набирает оттенки мрачности…

Сколько помыслы не выискивай
В ожидании мудрой истины,
Только мудрость известна издавна -
«Много званных, но мало избранных»*


___________________

*Евангелие от Луки XIV, 24

Евгений Глушаков.

Гриппозное.


Холодно. Лежу в постели.
В толстый кутаюсь халат.
Девки-дуры надоели.
И стихам не очень рад.
Весь в поэзии и блуде.
Тратился на пустяки…
Ничего уже не будет;
Только – девки и стихи.

Кукурме.

колыбельная.


спи и ты засыпай со многими наряду
пусть ничто не тревожит сна или как там ещё говорят
я к тебе не приду в сновидения или если хочешь приду
но тогда сообщу заранее успеешь выбрать наряд

засыпай слышишь город уснул засыпай же и ты и ты
уже включили подсветку исаакиевский и синод
пусть тебе снятся радуги бабочки и цветы
разноцветная музыка из самых красивых нот

пусть тебе снится море и солнечные острова
или каменный остров а рядом финский залив
вот тогда ты подумаешь и конечно будешь права
о том что если не в частностях то в целом мир справедлив

пусть приснится тебе что хочешь с морфеем поговорю
утренний буэнос-айрес вечерний бульвар распай
а теперь чтоб с улыбкой встретить завтрашнюю зарю

засыпай

Яна-Мария Курмангалина.

длится день в балансе светотени лист кружит на новом вираже
осень это время сожалений обо всем что кончилось уже
что еще тревожило когда-то и о чем так долго не спалось
осень это точка невозврата золотая маленькая ось
в середине темного ненастья где идешь наощупь как фантом
в жизнь влюбляясь заново и насмерть но еще не ведая о том

Сергей Каратов.

Игрушки.


Когда-то юные подружки
Играли в мягкие игрушки,
И, несмотря, что гордые,
Поздней влюбились
В твёрдые.

Юлия Петрусевичюте.

Развалины Марса...


Развалины Марса. Мощёное великолепье.
Овальные окна. Сухая Венеция. Пыльный канал.
Ты знаешь, похоже, в минувшее тысячелетье
Никто в эту местность и мысленно не забредал.

Разбитые кровли домов украшает солома.
Похоже на Томы, и одновременно - на Рим.
Давай в переулке отыщем беднягу Назона,
И о преходящем величии поговорим.

По скифскому морю нескифские ходят триремы,
В солёном песке обожжённых горшков черепки.
Пространство и время неведомы. Господи, где мы?..
... Да, кстати: ты всё-таки лучше не пей из реки...

Виктор Никифоров Сиринкс.

Донецкий кряж.


На гора', вражде на го'ре -
свежий ветер, знать, с корня'!
Корни рек питают море
и не гонят порожняк.
Спорый ветер у осины
кору гложет и дерёт,
кол осины свою силу,
чтоб для дела приберёг.
И Дон басом кряж свой
поднял, меч сверкает
кладенец...
Может, кто чего не понял?
– нечести пришёл конец.

Проще простого ведь взять, да и склеить всё.
Склеить макет, склеив завтра с утра ресницы.
Склеить трубу, что полгода уже течёт.
Склеить друзей растрескавшиеся лица
На фотографиях, тех, что давно не в счёт.
Склеить тарелки, разбитые в ссоре родных.
Склеить столешницу, вывернув нож из прорехи.
Склеить учебники, сдать да и жить без них.
Склеить зарплату хоть может быть с ипотекой.
Склеить моментом любовь и тотальный расчёт,
Радость безудержной трезвости с искренной спесью.
Склеить из шариков браунинг и самолёт,
Как друг другу склеили Сид и Ненси.
Склеить руль и скользкий крутой поворот.

Склеить народы, чьи войны велись за покой,
Склеить все нации, рассы, металлы с валютой.
Склеить всё в мир, оставшийся без врагов.
Склеить всё в мир, ожидающий нежное утро
Солнечное с ароматом цветущих лугов.

P.S. Наше безумное всё завладело нами.
В пруд голышом и, не путая берега,
Ты хочешь плыть к теплу или может быть к маме,
А спасаешь тонущего врага.
***
Алексей Дергунов

Алексей Котельников.

позавчера.


«...звонила Богдану...»
«...на праздники – в Каунас, к сёстрам...»
«...из Познани пишут, что очень болеют за нас...»
Сплетаются в общий клубок, разноцветный и пёстрый,
обрывки чужих разговоров и брошенных фраз.

Слетают с пластинок десятки нехитрых мелодий,
ныряя из окон в созвездья кленовой листвы.
В деревне – без смысла растёт бузина в огороде,
А в Киеве дядька племянника ждёт из Москвы.

Сбежавшая с ветром газета исполнила сальто,
на Чистых прудах превратилась в мозаику гладь.
Разбужены клумбы, кружат лепестки над асфальтом,
и, странно, никто не боится на них наступать.

В руках у прохожих мелькают авоськи–соцсети,
и синий троллейбус плывёт в лабиринтах теней.
А наши родители – послевоенные дети –
катают в колясочках нас...
довоенных детей.

Растила мать, растила
Сыночка своего.
На службу отпустила,
И - больше нет его.
Она еще не верит,
Еще сыночка ждет.
Еще стоит у двери,
А он все не идет.

Беда, беда случилась,
На поле боя пал.
И сколько не молилась,
А он в войне пропал.
И песен не напишет,
Детишек не родит.
И смех их не услышит,
В земле он крепко спит.
Но мать еще не верит,
Еще сыночка ждет.
Еще стоит у двери,
А он все не идет.

Лишь тень в ночи кромешной,
По дому промелькнет.
И отблеск света вешний
На облаке блеснет.
***
Анатолий Эстрин

Шведов Александр Владимирович.

Тюрингия. Бухенвальд.


Пошла в охранники – там хорошо платили
и плюс бесплатный полагался стол,
френч и шинель с подкладкой на ватине;
играла по субботам в волейбол,
еще любила детские шарады,
делилась с сослуживками помадой.
А тех, ну тех, которых охраняли,
она не очень...
Все они воняли
и аж тряслись – знать, жить была охота!
Но «каждому свое» – как на воротах
вещали всем готические буквы,
подкреплены баландою из брюквы.

Одной (помойся!) бросили обмылок
и пулею прикончили в затылок.
а прочих – чтоб быстрей – травили газом...
Но ведь она своей рукой ни разу
– оправдывалась на суде устало –
ну честно, никого не убивала.

Марина Николаева-Бурак.

Октябрь. Тишина.


Солнце в октябре проснулось бледное,
Словно диск начищенной луны.
И ржавеют ягоды последние,
Сладости и горечи полны.

Утки созерцают неумелые
Лёгкую гимнастику мостов.
И клюёт рябину переспелую
Стая пролетающих дроздов.

В небе набросали перьев Ангелы,
Греются на травке мураши.
Тишь такая – можно черпать склянками
И вкушать неспешно, от души.

Светлое осеннее молчание,
Ветра поцелуи на щеке.
Лишь славянки долгое прощание
Чудится в далёком далеке.

Голос подадут часы старинные,
Да и захлебнутся в тишине.
Кажется, что жизнь безмерно длинная –
С вечностью сравнимая вполне.

Осень укрывает сердце листьями,
Мхами исторических дубов.
Миру нужен мир – простая истина.
… И ещё, конечно же, Любовь …

Татьяна Щербинина.

По дороге на Белое озеро.


Дождь - из мелкой лейки
В ситечко небес.
Лес. Узкоколейка.
Безымянный крест.

Здесь, под железякой,
Похоронен - кто ж?
Верная собака?
Бедолага-бомж?

Среди ржавых кочек,
Мхов и камыша -
Аленький цветочек,
Лилия... душа?

Жалок век и кроток.
Ни к чему слова.
В сумерках болота
Ухает сова.

Вздрогнешь. Поскорее
Прочь от мрачных мест.
Лес. Узкоколейка.
Одинокий крест.

Наталья Возжаева.

карадаг.


Там Чёрное светилось ярко-синим,
Где были мы ещё, а не уже,
И девочка в оранжевом бикини –
Гречишный мёд и персиковый джем.
А в Коктебеле, блин, такие звёзды!
И пьяных лоз закручены узлы.
Мы брали утром каберне на розлив
И вечером его же на разлив.
Ссыпая молодой чеснок в картоху,
Хозяйка улыбалась нам двоим:
«Когда один наестся – это плохо.
Вдвоём – ничо». Хохочем и едим.
У поцелуя вкус – полынь и мята,
Хребет топорщил к звёздам Кара-Даг.
Был девяносто, кажется, девятый.
Был мир, и нам казалось – навсегда.

Дмитрий Богданов 62.

Отпуск на Колыме.


Подходит отпуск,
Да простит меня работа
И в урну брошенный
листок календаря.
Билет в кармане,
Ожидаю самолёта,
На грудь приняв в буфете
двести вискаря.

Взлетаю в небо,
Солнце летнее, в зените,
Нам стюардесса
открывает закрома.
- Спасибо девушка,
Вздремну,
Уж вы шумните,
Когда внизу по курсу
будет Колыма.

И вот снижаемся,
Сосед под боком - Ух, ты!
В иллюминатор ткнулся лбом,
как мальчуган.
А под крылом у нас
Нагаевская бухта,
И столь далёкий,
легендарный Магадан.

Илья Будницкий.

"Камень, глина, песок..."


Камень, глина, песок, солома -
Всё строительный матерьял.
(Не считая металлолома -
Я любовь к нему потерял!)
Всё на ощупь, на вкус, с оглядкой -
Не увидят ли, не поймут -
Что ж ты, друг мой, творишь украдкой,
Попадёт тебе, баламут!
Как расхлёбывать - ты последний.
Больше некому, говоришь?
Видно, кончилось шерри-бредни,
Не сканало тебе, малыш..
Камень плавится на ладони,
Принимая твоё тепло -
А потом он.. Потом утонет -
Слишком двигаться тяжело.
А иное сгорит, истлеет,
Дай свободу - и ускользнёт..
Обольщается тот, кто сеет,
Приближается тот, кто жнёт..
Ноосфера на карауле,
Биосфера на высоте -
Из песка отливали пули -
Для чего они в пустоте..
Будем жить на краю заката -
Из чего бы ни создан мир -
Ты его полюбил когда-то,
Он ответил.. Вот так-то, сир..

Брошу всё. Отпущу себе бороду
И бродягой пойду по Руси

Сергей Есенин


По Руси


Босиком по Руси не пойду,
Как Есенин писал, мол, бродягой.
Летним вечером в тихом пруду,
Отыщу старый мостик с корягой.

Брошу удочку близ камышей,
Поплавок с зорькой алой сольется,
И подкормка моя карасей,
Может быть, мне уловом вернется.

Так не много, с десяток, чуть-чуть,
Хоть на ушицу набрать котелок,
Чтоб потом у костра отдохнуть,
И с моей Русью побыть вечерок.

Утром встать, босиком по росе,
Побродить средь березок в лесочке.
Надышаться, и в этой красе
Мне нахлынут и мысли, и строчки.

На бугре, за затихшим прудом —
Хуторок, три невзрачные хаты,
Громко слышались в доме одном
Крики пьяных, скандалы и маты.

Сетью кто-то в пруду колдовал,
А в лесу и топор дровосека
Мне рыбачить зарею мешал,
След оставив в лесу человека.

Это Русь моя, волей богов,
В красоте, простоте, да и в пьянстве...
И пастух с скудным стадом коров,
Средь березок в зеленом убранстве.

И селенье вдали, за лужком,
И церквушка с погостом, оградой.
По траве я иду босиком —
Побродить по Руси очень надо!
***
Автор Дмитрий Сухочев

Ирина-Сова.

В мире всё печально стало, но...


Не смотри на будущее хмуро,
Горестно кивая головой...
Я сегодня стал литературой
Самой средней, очень рядовой.

Г.Шпаликов

"Не смотри на будущее хмуро"
В мире всё печально стало, но
ты не изменяй своей натуре -
пой, пиши стихи и пей вино.

Жизнь, конечно, та ещё жестянка!
Но подумать если хорошо -
ты же можешь сбацать под тальянку
то, что ночью нА сердце зашло?

Ветер растрепал незлобно лужи.
Дождь уводит в творческий раздрай.
Знаешь, написать такое нужно,
чтобы на века.
И можно в рай.

Философский Саксаул.

Межсезонье.


Ведь мы пока не сумасшедшие
для знаний без обиняков
поры тепла, вчера ушедшего,
поры прохлады без снегов.
Но до поры никак не спросим мы,
не зададим вопрос прямой
о тонкой грани между осенью
и непришедшею зимой.
О, как понять всё это сложно нам,
как отличить от блюза джаз? –
как будто два сезона сложены
в один, который есть сейчас…

Дмитрий Феликсович Миронов.

О режиссёрах.


Наставлен сумрак ночи на актёра,
Он одинок. Ну кто ему поможет?
Что сотворит он сам, без режиссёра?
Да ничего он сотворить не сможет…

Актёр на сцене уподоблен кисти
В руке творца-художника умелой,
Он – только нерв, несущий токи мысли,
Сам по себе – не робкий и не смелый,

Сам по себе – не тихий и не шумный,
Сам по себе – не яркий и не тусклый,
Сам по себе – не глупый и не умный,
Он – словно кукла, оживлён искусно.

Актёр – как пластилин. Он – безразличность,
И гения сыграет, и придурка…
А режиссёр в него вдыхает личность,
И в этом он похож на Демиурга.

Лишь режиссёра творческая сила
Любой сценарий и любую пьесу
Способна до трагедии Эсхила
Возвысить от дурацкого бурлеска…

Вести на свет из тьмы и паутины,
К правдивости от скользкого двуличья,
От мелких мыслей к разума вершинам,
К катарсису от злого безразличья.

К божественным вершинам вдохновенья
От духа суеты и прозябанья
От лицедейства до перерожденья,
От клоунады до исповеданья…

Высокое и редкое искусство:
Заставить зал молчать, смотреть и слушать.
Кто дарит нам эмоции и чувства,
Тот этим оживляет наши души.

Ведёт нас вверх. Увы, дорога эта
Идёт по двум различным направленьям:
Подъём – из тени до сиянья света,
И спуск – во мрак, по этим же ступеням.

И режиссёр другой, известный тоже,
Как проходимец, мозги нам полощет,
И тащит вниз, с самодовольной рожей,
А вниз идти всегда намного проще.

«Дорогу правде жизни на подмостки!
Долой цензуру – это просто стыдно!
Нет тем запретных – мы же не подростки!
Мат – часть фольклора, это очевидно!»

Актрису жаль – ей роль играть придётся:
«Вторая проститутка на вокзале»…
Рекой со сцены лексика несётся,
Такая, что краснеют стулья в зале.

Нагой актёр выходит из кулисы,
Размахивая членом без стесненья
И резво залезает на актрису,
Изображая акт совокупленья…

Он, как несчастный, потерявший разум,
Погрязши в самых пошлых бытовизмах,
Катается в грязи, как свин чумазый,
Трясётся в пароксизме онанизма…

Увы, не только в страшном сне приснятся
Такие чудеса репертуара:
Под кайфом Гамлет застрелил Горацио,
Онегин с Ленским – «голубая» пара,

Дубровский – киллер и пахан на зоне,
На Мерседесе – светский лев Емеля,
Вампирский бал пять лет как гвоздь сезона,
Ассоль с рожденья – шлюха из борделя…

Со сцены и с экрана без стесненья
Вся эта дрянь течёт в глаза и уши,
Сначала убивая настроенье,
А после – проникая ядом в души.

Чудовищная, мерзкая затея -
Опошлить всё и грязью наслаждаться,
От собственной безнравственности млея,
Растить в другом паскудного мерзавца.

Ваш заработок – хуже, чем у вора,
Забудьте о покое и уюте,
Пиарщики Содома и Гоморры,
Вам предстоит расчет в иной валюте.

А нам, дружище, выбирать привычно
Куда идти, ступивши на дорогу -
Жаль только тех, которым безразлично:
Рогатому молиться или Богу.

Илья Бестужев.

Фарниенте.


Опять скукожились дома,
Притихли сосны,
А за окном – недозима
И переосень,

В окне – шальная медвежуть,
И мёрзнут пальцы,
И слишком хочется тянуть
Кота за яйца,

И слишком хочется курить
В окно на кухне,
Слегка мечтать, теряя нить,
Пока не рухнет

За горизонт багряный диск
В фонарной дымке,
И желтый месячный мениск
Зальёт тропинки.

А тучи нарезают даль,
На киноленты.
Обрывки снов. Седой асфальт
И farniente*.

И несошествие с ума,
И ужин – в восемь.
А за бортом – недозима
И переосень...

АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ

«В ЧАС ОТЛИВА ВОЗЛЕ ЧАЙНОЙ...»
(из поэмы «Оза»)


В час отлива возле чайной
я лежал в ночи печальной,
говорил друзьям
об Озе и величье бытия,
но внезапно чёрный ворон
примешался к разговорам,
вспыхнув синими очами,
он сказал:
«А на фига?!»

Я вскричал: «Мне жаль вас, птица,
человеком вам родиться б,
счастье высшее трудиться,
полпланеты раскроя...»
Он сказал: «А на фига?!»

«Будешь ты, — великий ментор,
бог машин, экспериментов,
будешь бронзой монументов
знаменит во все края...»
Он сказал: «А на фига?!»

«Уничтожив олигархов,
ты настроишь агрегатов,
демократией заменишь
короля и холуя...»
Он сказал: «А на фига?!»

Я сказал: «А хочешь — будешь
спать в заброшенной избушке,
утром пальчики девичьи
будут класть на губы вишни,
глушь такая, что не слышна
ни хвала и ни хула...»

Он ответил: «Всё — мура,
раб стандарта, царь природы,
ты свободен без свободы,
ты летишь в автомашине,
но машина — без руля...
Оза, Роза ли, стервоза —
как скучны метаморфозы,
в ящик рано или поздно...
Жизнь была — а на фига?!»

Как сказать ему, подонку,
что живём не чтоб подохнуть, —
чтоб губами тронуть чудо
поцелуя и ручья!
Чудо жить — необъяснимо.
Кто не жил — что спорить с ними?!

Можно бы — да на фига?


Март 1964, Дубна — Одесса

Елена Наильевна.

Лодка деда Егория.


Где водомерки скачут ловко,
на безымянном озерке,
стоит, покачиваясь, лодка
со стрекозой на кочетке.

Вокруг мальки щебечут стайкой,
летит взволнованный бекас.
Вот был бы ты промокшим зайкой,
Мазай тебя на ней бы спас.

Но чуть рассвет посеребрится
и росы на небе блеснут,
чуть тёмный лес зашевелится
и травы селезня вспугнут,

меж камышей проскочит ужик,
а цапля выскользнет, как вор,
и тень от ивы станет уже,
выходит к лодке дед Егор.

Бредёт, ногой ступает в лодку,
отчаливает и гребёт,
бормочет в редкую бородку:
«Вперёд, родимая, вперёд!

Вперёд, какие, к ляду, хвори!»
И налегает на весло,
твердя себе: «Давай, Егорий!»,
костлявой смертушке назло.

Душа-то всем ветрам открыта,
любой судьбе, любой беде,
да и подумаешь, беды-то —
не отражается в воде.

Вдыхает сизый воздух жадно,
Егорий — старый человек.
И ничего, что помер, ладно,
намедни, давеча, в четверг.

Игумен Паисий Савосин.

Безмятежное пение маленьких насекомых.


Безмятежное пение маленьких насекомых.
Жизнь их так кратка – любое мгновенье
Может стать окончаньем: неловкая лошадь,
Птица какая-нибудь, человек... Как случится.
Но поют и стрекочут, жужжат и свиряют,
Каждый жест совершая на полную силу.
Находясь рядом с ними, молчу. Только ветер,
Щекоча наклонённой травинкой, заставит
Шевельнуться. И снова могу быть недвижным.
На земле, как на небе, в лугах, в перелесках –
Облака тут и там. Проплывает неслышно
Этот день. На ладони молчание воздуха, солнце,
А ещё невозможное прикосновенье
Той ладони, в которой все мы.

Андрей Георгиев Андреев (1943-2021 г.)

ЕСЕННА СМОЛА

Мътно слънце. Стъпкани гробове.
Гарвани тършуват в пепелта.
Тихо падат в празните дворове
унизени есенни листа.

Живите заминаха. Протяжен
към небето се издига дим.
Но на мъртвите какво да кажем,
мъртвите с какво да утешим.

Някой тук е сякъл безпощадно.
И е мел с безмилостна метла.
Днес блести застинала и хладна
по кората есенна смола.

(...)

И е тихо. Само вятър свири
тъжния есенински мотив:
никак не е ново да умираш,
но и нищо ново да си жив.



ОСЕННЯЯ СМОЛА
(перевод с болгарского языка на русский язык: Александр Руденко)

Попраны могилы. Солнце – мглисто.
В пепле ворон роется – седой...
Падают униженные листья
во дворы пустые – в мир пустой.

Все живые съехали... Протяжно
в небо извиваются дымы.
Только что сегодня мертвым скажем,
чем утешим наших мертвых мы?

Кто рубил здесь корни беспощадно,
чья метла безжалостно мела?
И блестит безжизненно и хладно
на коре осенняя смола.

Словно, мы без памяти остались,
и, живя глухими средь глухих, –
ждали в немоте, да не дождались
ни прощенья, ни вестей благих...

И звучит есенинское слово
в ветре горестном среди ветвей:
„В этой жизни умирать не ново,
но и жить, конечно, не новей”!

Саша Михайлович.

Ночью, вдоль канала, с музой, в полнолуние.


В доме одиноко светится окошко,
За стеклом мерцает лунная дорожка.
Ведомо поэту средство от безумия:
Ночью, вдоль канала, с музой, в полнолуние.
Осень в платье жёлтом, ветру развлечение:
Под подол заглянет не прося прощения.
А дубы и клёны за рябин страдания
Сбрасывают листья вместо покаяния.
Золотом играют крылья у грифонов,
Отдыхает мостик от монет и стонов,
Не смыкают очи полузвери-птицы,
Двести лет беднягам вот уже не спится.
Зори и закаты молча провожают,
Банковскую тайну свято охраняют.
А ветра не дремлют, и без сожаления
Гонят стаей листья поперёк течения,
Нагоняют тучи, морось крыши гладит,
Золотую осень будто лихорадит.
Ночь, луна-шалунья догола раздета,
Снова вдоль канала, бродит тень поэта.

Полина Орынянская.

Калининград. Октябрь.


Город-осень. У тёмных прудов берега золоты.
И нанизаны листья на чёрные пики ограды.
Извиваясь, по стенам ползут, не терпя пустоты,
раскалённые щупальца дикого винограда.

Шпили, башенки, флюгеры, астры и дым над трубой.
Посмотри, журавли никуда не спешат, белы-белы.
Но слетают тяжёлые листья с упрямых дубов,
и на гнёзда пустые всё больше похожи омелы.

Парки дремлют, рассыпав по лавочкам свой инвентарь.
И вороны молчат, чтоб случайно чего не накаркать.
Может, вдруг и меня обессмертит осенний янтарь
чёрной точкой внутри этой вечности рыжего парка...

Арнаутова Мария.

В реале.


Нынче в реале - чисто игра без правил.
Лишь для немногих есть козырные смыслы.
Ветер осенний - малого не оставил,
Мир замерзает - люди, асталависта!

Осень скромна, и она умирает тихо.
Яркость нарядов меняет на серый саван.
Только строчат экспромты ночами психи,
И корабли уходят к жемчужным скалам.

Вот блин, программа мира дала осечку,
Баги заели, завис в кабаке создатель.
Только поэты держат за бога свечку...
Вот интересно, как их надолго хватит?))

Виктор Щепетков.

Каким-то образом так вышло, что на свете...


Каким-то образом так вышло, что на свете –
Сплошные нескончаемые но...
Но, несмотря на ужасы все эти, –
Порой до неприличия смешно!

Как мир бы нас ни бил, ни мял, ни правил,
В какие бы ни черпал черпаки, –
Мы – словно исключения из правил –
Живём его напастям вопреки.

Он к нам со злом, но мы к нему добрее.
Он крикнет: «Стой!» – но мы бежим быстрей.
(Ведь, кто там бодро бреет брадобрея?! –
Наверно, – кто бодрее и добрей...)

Но эти но – порой и нам в убыток:
Вот так бредёшь в печали и тоске,
Но видишь на земле волшебный свиток! –
Но он, увы, на мёртвом языке.

Но – это что! – Берёшь его под мышку,
Чтоб отнести в какой-нибудь музей,
Но, выпив по пути с друзьями лишку,
Его кому-то даришь из друзей.

Но тут же выясняется, что это –
Был древний план спасения Земли.
Но он уже сгорел в мангале где-то...
Шашлык – на пять! Но Землю не спасли.

Юрий Сенин 2.

Когда на площадях и в тихих переулках.


Когда на площадях и в тихих переулках
Мы чувствуем дыхание зимы,
И звук её шагов, неспешных, грозных, гулких,
И увяданье летней кутерьмы,

Нам хочется тогда немедленно собраться
В каком-нибудь скучающем кафе,
Мы выпьем за любовь, скрестив от страха пальцы,
И будем песни петь, и спорить подшофе

Уютный кавардак с любимыми друзьями
Нас всех подбодрит и развеселит,
Холодной водки штоф, тарелочка с груздями,
Гуляй братва, зима нам всё простит

Но есть однако же немыслимая прелесть
В лежащих жёлтых листьях под ногой,
Когда идешь в тиши, и только мирный шелест,
И только мысли, и ночной покой

Ольга Иркегулова.

Что лечит врач-эндокролик.


Брат мой старший поступает
В медицинский институт.
Я решил - поизучаю
Как врачей любых зовут.

Догадался сам, что лечит
АКУЛИСТ морских акул.
ТАКСИКОЛОГ - такс, конечно,
Из названья я смекнул.

Сани лечит САНИТАРНЫЙ
Зимний доктор Айболит.
А траву - элементарно
ТРАВМАТОЛОГ исцелит!

Заболеет если ветер,
Кто его в стационар
Отвезти готов, ответьте.
Ясно кто - ВЕТЕРИНАР!

Докторов так много, только
Всех не выучить, хоть плач!
И с названьем ЭНДОКРОЛИК
Есть ещё какой-то врач...

Над догадками моими
Хохотали все подряд.
- Все названья - на латыни,-
Объяснил потом мой брат.

Я латынью не владею,
Потому хочу сказать,
Что такую ахинею
Можно даже не читать.

Владислав Савенко.

Прогулка по седьмой линии.


Шумная молодость, тихая старость,
А ведь бывает – наоборот,
Когда не считаешь: сколько осталось?
А на душе весело и бодро.
Багровых закатов кудрявые спины,
И облаков отлетающий клин,
Что, будто в юности, ангелы слили,
Им раствориться в высокой дали.
Когда даже шутка прохожего урки
Покажется мудрой, соленой, как хлеб,
А из ресторана доноситься «Мурка»,
И город в фонарные бусы одет.
Седьмая украшена пестрой рекламой,
Пушистые ели руками качнут,
И мимо идущая, бодрая дама
С веселой гримасой длит топот минут.
А дальше дорога идет мимо Храма
К Неве, где о чем-то бормочет вода,
И плещется жизнь тяжело и упрямо,
И кажется ей не уснуть никогда.
Так пусть у реки, в раз, когда-нибудь, в сотый
Увижу, как воды припудрены льдом.
Мой город, огни твои – времени соты,
И сердце при них не взгрустнёт ни о ком!

Ника Батхен.

Нелепая баллада.


Среди сибирских руд сгорел огонь, неистов,
В ладонях января шипели угольки…
Вы помните сейчас, как звали декабристов?
За что они ушли, нелепы и горьки?
Блестели палаши, сверкали аксельбанты,
Шампанское лилось на новые ковры.
Спасители страны, герои и таланты -
Кому теперь нужны их тщетные дары?
Крапленое каре распалось на Сенатской
Под громкое «ура» солдат смела картечь,
Златые петушки зазря пленились сказкой
Какая Конституть? Себя бы уберечь…
Но не уберегли – петля, острог и ссылка,
Счастливчикам Кавказ, упрямцам кандалы.
В кого стреляли влет, в кого влюблялись пылко?
Мертвы. Мертвы. Мертвы. Кресты белым-белы –
Безумствует зима, швыряясь чистым снегом.
Апостол Муравьев не дописал канон.
У Лунина тоска и крысы по сусекам,
Последнее письмо зазря летит в огонь.
Среди сибирских руд спешит на свет Камилла,
Полина варит борщ, Катишь пора рожать…
Младенцу все равно, что прежде в мире было.
Придет его черед стрелять – или бежать.

Вера Сергеевна Бутко.

Зима в деревне.


Зима в деревне дивно хороша!
С утра из дома выйдешь на крыльцо
И чувствуешь, как, свежестью дыша,
Морозец щиплет уши и лицо.
И до того безбрежна неба синь,
Что кажется, повыше заберись,
Как крылья, руки в стороны раскинь -
И птицей взмоешь в солнечную высь!

До самых крыш сугробов намело,
Кругом белым-бело, куда ни глянь.
Оконное украсила стекло
Затейливых узоров филигрань,
Сверкает и искрится на свету
Садовых яблонь свадебный повой...
Как эту сказку, эту красоту
Сравнить с шумливой, суетной Москвой?

Зима в Москве - измятый, грязный снег,
Бесчисленные толпы, пробки, дым...
А тут остановило время бег,
Земля остановилась вместе с ним,
И тихо. Мысли ясны и чисты,
Как в тот момент, когда заходишь в храм,
И хочется мгновенья, как холсты,
Облагородить позолотой рам.

А зимний вечер? Сколько волшебства
В движениях трепещущих теней!
Трещат в печи сосновые дрова.
Накинув плед, чтоб было потеплей,
Сидишь, пьешь чай с малиной не спеша,
Любуешься мерцаньем угольков,
И колется внутри тебя душа,
Вся в катышках задумок для стихов.

Михаил Фельдман.

ОБ ОСНОВНОМ ВОПРОСЕ.


Сидели двое за столом, тоской охвачены,
А на столе – ну просто лом из всякой всячины:
Горбушка хлеба и флакон “Стандарта Русского”,
Что характерно испокон для круга узкого.

Свела друзей в который раз проблема личная –
Что там первичное у нас, а что вторичное.
Никак не вынесут вердикт, ведут дознание –
Один – “материя”, – твердит, другой – “сознание”.

И вот один вошел в пике и сыплет фразами
О дарвинистском тупике и чистом разуме,
Другой кричит, что в мире сплошь одна материя,
А чистый разум это ложь и бижутерия!

А первый чокнется вот-вот от напряжения,
Кричит: “Материя – лишь плод воображения”.
Второй ответствует: “Прости, с тобою, с неучем
Не то что диспуты вести, а выпить не о чем!”

И больше века длился спор в таком вот ракурсе,
Почти навзрыд, почти в упор, почти без закуси.
И чтоб достичь таких высот самозабвения,
Кому-то нужно грамм пятьсот, кому-то менее…

Увы, финал предугадать дано заранее:
Один, познавши благодать, терял сознание,
Другой, обнявши унитаз, терял материю,
И всё кончалось каждый раз такой потерею !

А с неба падала заря на Землю тоннами,
Лучами царственно соря, искрясь фотонами,
И хаотично, наугад, несла материя
Кому тепло, кому распад ядра дейтерия.

Жиль Де Брюн.

Где честь дворянская задета.


Отцу возлюбленной Гертруды
отправил я письмо намедни.
Собраться с духом было трудно
(глухим не служат две обедни).

Я написал письмо стихами –
ответ пришёл угрюмой прозой.
Был холоден и твёрд, как камень
остзейский немец Карл фон Розен.

Себя в письме моём любезном
узрел он в неприглядном виде.
Сказал:
– Вы жалкий шут и бездарь.
Дуэль. Перчатку поднимите.

Пришлось стреляться на рассвете.
Смертельно раненый
лежал он.
И я сказал ему:
– Поверьте,
любовь всегда превыше жалоб.

Нельзя любовью больно сделать,
любовь – для счастья и во благо.
За что душе в разлуку с телом?
За строчки, рифмы? За бумагу?

За дочь, что любит и любима,
осиротевшую напрасно?
За честь без сплетен и без дыма,
теперь подчёркнутую красным?

Что я скажу печальной Труди?
Что долг уплачен, жребий брошен?
Отца ли, мужа ли не будет –
но честь дворянская дороже?

И так и дальше будет длиться:
тщеславие со смертью вместе.
Я жить хотел – а стал убийцей.
И в этом ни любви, ни чести.

Акт № 14 судебно-медицинского вскрытия трупа
гр-ки Беглецовой Нины Евдокимовны, 1993 г.р.

Числа и месяца и года сего, по предложенью ГОМ, Эксперт ??? района (Лишь при помощнике своем), в морге, уж не новом, включив над трупом яркий свет, вскрыл тело Нины Беглецовой, ей было 29 лет...

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ:
Из направленья стало ясно
Что Беглецова много дней
Назад решила, что напрасно
На свете так живется ей.
Детей и мужа не имела
И кончив счеты на земле,
Четырнадцатого апреля
Она повесилась в петле.
В предсмертной найденной записке
Родных просила не винить
Её в столь скорой смерти низкой,
В конце стоит: «Устала жить».

НАРУЖНЫЙ ОСМОТР:
Труп женщины доставлен в платье,
Сорочке шелковой, в трусах,
Чулки же, туфли и бюстгальтер
На ней отсутствовали (Ах!)
И правильного же сложенья
Лежало тело на столе!
Наверно, плавные движенья
Его носили по земле!

На ощупь труп весьма холодный,
Окоченение всех мышц
Настолько развито, что трудно
Мне было разработать их.
На теле в жизни мало мятом - синюшно - розовые пятна,
Но исчезающие вдруг под небольшим нажатьем рук.

А волосы, вот жаль, что редки,
Как будто пропускают свет;
На ощупь череп целый, крепкий.
И кожных повреждений нет.
Лицо одутловато, бело,
Глаза закрыты, в веках их
Кровоизлиянья. Уши целы.
Лишь для серёжек метки в них.

Хрящи и кости носа прочны,
Отверстья чистые его
Язык слегка кровоподтёчен,
С следами сжатия зубов.
На шее косо - поперечно:
Налево вверх и чуть назад-
Захлёстка, крепкая как вечность,
Одна вдавленья полоса.

Поверхности её глубоки,
На ощупь мягки, бурый цвет,
И отпечаток от веревки,
Оставивший свой вечный след.
Грудная клетка цилиндрична,
Чуть разве сужена на низ;
Грудь высока, и что типично –
Для женщин, мало знавших жизнь.

Соски чуть каплю возвышались,
Видать не знали сладость губ,
Наверно редко их касались
Ласканья властных жарких рук.
Живот без складок (просто славный),
Он в лоно переходит плавно,
Теряясь в локонах волос - их здесь был очень бурный рост.

Щель половая в чистом виде,
Прям как у девушек: увы…
Я ждал девицу, а увидел
Остатки девственной плевы.
Отверстье заднего прохода
Слегка опачкано вокруг
На ощупь кости ножек целы,
Целы и кости нежных рук.
ВНУТРЕННЕЕ ИССЛЕДОВАНИЕ:

В височных мышцах полнокровье,
Свод черепа не повреждён
Продольный синус полон крови,
Без сгустков, каплю напряжён.
Сращений твердой оболочки
С костями черепа нигде
Не найдено. Ткань мозга сочна,
Плывёт на цинковом столе.

Рисунок ткани мозга ровный,
Нигде кровоизлияний нет.
Сосуды мозга полнокровны
И эластичные вполне.
Чужд мозгу запах посторонний, а в том числе и алкогольный,
Ну, словом, мозг не изменён, вот разве что, отёчен он.

По ходу мягких тканей шеи,
Как раз на месте борозды
Кровоизлиянья, не сплошные,
А как отдельные следы.
Хрящи гортанные упруги,
Кость подъязычная цела.
Рожки её друг против друга.
В трахее слизь чуть-чуть была.

Поверхность бронхов больше ровна,
А частью нет, просвет их чист.
У пищевода складки словно
Валы, тянущиеся вниз.
Брюшина гладка и блестяща,
Листки её прозрачны сквозь.
В аорте кровь, кой - где есть пятна,
И в нижней полой вене кровь.

Под плеврой красненькие точки,
Рассеяны по всем долям
Ткань лёгких, в основном на ощупь,
Пушиста, только сзади, там,
Где их поверхность чуть неровна,
Она немножечко плотна,
Мясиста, резко полнокровна
И здесь же за волной волна,
Кроваво-пенистая жидкость
Стекает на руки, на нож…
Пожалуй, в этот миг на редкость,
Я на вампира был похож.

Надпочечники общей формы,
Слои их хорошо видны.
Поверхность почек всюду ровна.
Размер обычный. Не нашёл
В лоханках камешков, песчинок иль прочих изменений где,
Анатомический рисунок был ясно выражен везде.
Пузырь мочи едва содержит,
Но матка плотна и мала,
Похоже, что ни разу прежде
Она ещё не родила.

Чтоб подтвердить предположенье,
Пришлось смотреть наружный зев
У шейки матки. Без сомненья,
Он был, как точка мал! Нигде
Не видно здесь следов иголки,
Рубцов, эрозий…ничего
И даже слизистая пробка
Не показалась из него.
В придатках матки на разрезе
Лишь только кисты желтых тел
Там я увидел. Значит прежде
И эти были не у дел.
Цела сердечная сорочка,
На сердце с задней стороны
Под эпикардом много точек
И пятен красных. Но полны

Желудочки лишь кровью жидкой
И больше справа. Клапаны
Его прозрачны, очень гибки
Сосуды гладкие, они
При жизни кровью наполняли
Любую клетку сердца. Что ж,
Теперь они под нож попали,
Под острый секционный нож.

Размеры сердца точно в норме,
Рубцовой ткани близко нет,
Судя по виду и по форме,
Оно служило б много лет.
Печень размером: двадцать восемь,
На двадцать, и на девять, шесть,
И на разрезе ткань не очень
Изменена. Немного есть
В ней желтизны. А селезёнка
Размером восемь, пять и три.
Ткань полнокровна и частичный,
Лишь есть соскоб у ней внутри.
От камней желчный путь свободен.
Желчь, как оливы жидкий сок
Пузырь надавишь, желчь выходит,
В миг через Фатеров сосок.

А в железе, что под желудком,
Что раньше делала секрет
Лишь аутолиз: дольки мутны,
В них даже полнокровья нет.
В желудке пища. Запах кваса
Исходит от неё слегка
В кишках же каловые массы
И слизистая их гладка.

В костях не встретил повреждений.
Хоть я их ножичком прошёл.
Других каких-то изменений
При вскрытии трупа не нашел.

СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ:

Что ж, здесь типична асфиксия:
Прижизненная борозда
На шее, розовато-синий
Цвет трупных пятен; как всегда
Кровоизлиянья в оболочке
Век. Пятна ясные Тардье,
В виду отдельных красных точек,
И полнокровие везде.
Не слышен запах алкоголя,
Нет повреждений иль расстройств.
Переполненье жидкой кровью
Сосудов. Да! Диагноз прост.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ:

На основании изучения
И вскрытья трупа доложу,
Что вот к такому заключенью
Я наконец-то прихожу:

1. Смерть этой Беглецовой Нины
Насильственная, потому,
Что умерла от асфиксии,
Повесившись в своем дому.

2. В петле она висела ловко,
На это проливает свет
То обстоятельство: веревка
Оставила свой вечный след.

3. Поскольку запах алкоголя
Не ощущался с полостей,
То я считаю, поневоле,
Что не пришлось и выпить ей.

4. Она детишек не рожала,
Видать, не нужны были ей,
Сластей любви не избежала,
Хоть и скрывала от людей

5. Жила она нерегулярно.
Значит: была обижена судьбой.
Вот потому - то, вероятно,
Она покончила с собой

Ей не нашлось здесь, в жизни, места…
Ответственность статей известна.

Юрий Сенин 2.

По бульвару Чистопрудному.


Я гулял по утру нудному,
По скучающей Москве,
По бульвару Чистопрудному,
По морозной синеве

Так бывает в жизни каждого,
Вдруг внезапный поворот,
Что вчера казалось важного,
То сейчас наоборот

Все задумки и печалинки
В сердце замкнутом моём
Разлетелись как хрусталики
На замёрзший водоём

Дует ветер на Милютинском,
Все погрязли во вранье,
Загляну в кафе безлюдное,
Кофе мне и Courvoisier

Я смотрю на вещи пристально,
Перечёркивая жизнь,
А внутри считаю искренне:
Только ты, да неба синь

Семен Петрович Гудзенко.


У могилы святой
встань на колени.
Здесь лежит человек
твоего поколенья.

Ни крестов, ни цветов,
не полощутся флаги.
Серебрится кусок
алюминьевой фляги,
и подсумок пустой,
и осколок гранаты -
неразлучны они
даже с мертвым солдатом.

Ты подумай о нем,
молодом и веселом.
В сорок первом
окончил он
среднюю школу.

У него на груди
под рубахой хранится
фотокарточка той,
что жила за Царицей.

...У могилы святой
встань на колени.
Здесь лежит человек
твоего поколенья.

Он живым завещал
город выстроить снова
здесь, где он защищал
наше дело и слово.

Пусть гранит сохранит
прямоту человека,
а стекло - чистоту
сына
трудного века.

23.07.1943г. Сталинград.

Илья Лапаухов.

Дожили!


Девица (с хвостами-косичками,
Зовуще-волнительный взгляд
Веселой и хитрой лисички,
С губами, чтоб их целовать,

С весьма аппетитной фигурой -
Эх, я бы с такой замутил!)
Испортила нервы мне (дура!):
Сказала, что я старожил!

Сказала, что ей девятнадцать,
А дальше - ударом под дых -
Мол, старше ее домочадцев,
Поэтому, с днём пожилых!

Есть внуки, но это не довод.
Да, толстый, ленивый, седой,
Но, знаете, это не повод -
В душе я ещё молодой.

В душе - я всё так же по бабам
Ходок и страстей ураган.
Зачем оскорблять так, нахрапом!?
Ушел - оскорбленный - в туман...

Мэри Эрнст.

адвокат.


эта планета дышит огнём интриг,
плавится море, гаснет огонь в сердцах.
прежде, чем на прогулку пустить язык,
вспомни отчаянье в самых родных глазах.

вспомни, как не хотелось идти во двор,
с силой вставая, ты покидал кровать.
знай, что в тебе и защитник, и прокурор —
кто из них будет в эту минуту спать?

кто говорить из них будет в тебе сейчас?
помни, что души хрупче стеклянных ваз:
даже случайным словом из сотни фраз
можно поранить, ты представляешь, нас!

выдохни раз, ещё раз, за ним ещё.
пусть хоть на миг сработает голова.
сломанным судьбам в мире потерян счёт,
слишком огромный смысл несут слова.

если печален, сонный, устал и злой,
ты посмотри на солнце, на облака.
но если кто-то просит помочь с бедой,
пусть в твоём сердце включится адвокат.

Виктор Владимирович (Велемир) Хлебников.

Годы, люди и народы…


Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звезды — невод, рыбы — мы,
Боги — призраки у тьмы.

Ольга Матыцина.

Про Кирилла из Донецка.


У него нога в бинтах
И болит, конечно, рана,
Но в мальчишеских словах
Только гордость, как ни странно.
Он не думал даже ныть
И без всякого апломба,
Мальчик нас учил, как жить,
Как спасаться, если бомбы…
Пусть немного бледноват,
Но слова невозмутимы,
Знает он куда бежать,
Если бахнет, если мины.
Восемь лет он, как мишень,
На него идёт охота,
Восемь лет и каждый день
Жизнь на линии исхода.
Восемь лет войны урок,
Восемь лет, как бесконечность,
Для ребёнка – это срок,
Для ребёнка – это вечность.

Мальчик нас учил не зря,
Он живой, срастутся кости,
Мальчик, раненый вчера,
Нам рассказывал без злости
Про войну, как выживать,
Если бомбы и осколки…
Он не хочет умирать
Мальчик в беленькой футболке.

Я сегодня за него,
За Кирилла из Донецка,
Десять лет ему всего,
Восемь лет из них не детских.
За него, таких, как он,
За детей славянской расы.
Почему молчит ООН -
Восемь лет гремят фугасы?
Почему молчит Берлин?
Он-то знает, он учёный,
Что такое русский мир,
Православный и сплочённый.
Неужели всё забыл,
Неужели амнезия,
Что фашизм с людьми творил?
Немцы снова, как глухие.
Вам напомнить, может быть,
В 45-ом месяц майский.
Мальчик Кира хочет жить,
Как любой дер юн германский!

Александр Михайлович Габриэль.

Из окна второго этажа.


Ветрено. Дождливо. Неприкаянно.
Вечер стянут вязкой пеленой.
И играют в Авеля и Каина
холод с календарною весной.
Никого счастливее не делая:
ни дома, ни землю, ни людей,
морось кокаиновая белая
заползает в ноздри площадей.
Небо над землёй в полёте бреющем
проплывает, тучами дрожа...
И глядит поэт на это зрелище
из окна второго этажа.
По вселенным недоступным странствуя,
он воссоздает в своем мирке
время, совмещенное пространственно
с шариковой ручкою в руке.
И болят без меры раной колотой
беды, что случились на веку...

Дождь пронзает стены. Входит в комнату.
И кристаллизуется в строку.

Константин Камень.

Белый свет товарища Сухова.


Катерина Матвеевна, бросьте печалиться, милая.
Через пару неделек тревожных, песочных ночей,
Я, надеюсь, вернусь к вам, тоска вы моя журавлиная,
Разогнав по пустыне остатки бандюг-басмачей.
Ох и солнышко здесь! Боже ж мой! Ну, как есть, окаянное!
Шпарит так, что, иной раз, круги белым снегом в глазах.
Лишь спасает любовь, Катерина Матвеевна, к вам постоянная,
Да звезда пролетарская в паре вон с той, в небесах...
...Извиняюсь, заминочка вышла. Непру'ха, ну, та ещё!..
Не дают отдохнуть ни минуты! Хоть я отставной!
Попросили меня проводить группу местных товарищей
До Педжента. Не долго. Как только управлюсь - домой.
Не приказ, знамо дело. Безделица. Малая просьбица...
За семь лет, семь веков, за семь жизней я к "просьбам" привык.
По дороге, хоть будет с кем ласквым словом обмолвиться.
И словами смочить пересохший от жажды кадык.
Сколь ещё мне по белому свету заданий отмерянно?...

То Баграм, то Аргун, то Алеппо, то снова Кавказ...
Что поделаешь, радость моя, Катерина Матвеевна...

У спецназа...да, что тут сказать...
Есть работа такая - Спецназ.

******* ******* ******* *******

Дорогая моя, свет души, Катерина Матвеевна!
Вы, как белая лебедь средь белых, воздушных берёз!
Я вернусь! Я, конечно, вернусь к вам, годами отбеленный
И не буду стесняться скупых, нерастраченных слёз.
Будет дождик грибной к нам в окошко стучаться рассеянно,
Босиком будут наши детишки по лужам скакать.
Ну, а я... как всегда, жизнь моя, Катерина Матвеевна,

Буду Белое Солнце во сне, по ночам вспоминать.

Александр Моисеевич Городницкий.

Вспомним блокадные скорбные были.


Вспомним блокадные скорбные были,
Небо в разрывах, рябое,
Чехов, что Прагу свою сохранили,
Сдав ее немцам без боя.
Голос сирены, поющей тревожно,
Камни, седые от пыли.
Так бы и мы поступили, возможно,
Если бы чехами были.
Горькой истории грустные вехи,
Шум пискаревской дубравы.
Правы, возможно, разумные чехи -
Мы, вероятно, не правы.
Правы бельгийцы, мне искренне жаль их, -
Брюгге без выстрела брошен.
Правы влюбленные в жизнь парижане,
Дом свой отдавшие бошам.
Мы лишь одни, простофили и дуры,
Питер не выдали немцам.
Не отдавали мы архитектуры
На произвол чужеземцам.
Не оставляли позора в наследство
Детям и внукам любимым,
Твердо усвоив со школьного детства:
Мертвые сраму не имут.
И осознать, вероятно, несложно
Лет через сто или двести:
Все воссоздать из развалин возможно,
Кроме утраченной чести.

Снежный Рыцарь.

***

На побережье ветер и туман.
Не хочешь слушать Вагнера, но будешь.
Скользит в волнах седой левиафан,
Пока ты улыбаешься и куришь.
Твой мир прекрасен, он — аккадский миф
И адские врата в одном катрене.
Сплошной изящный слог, инфинитив,
Империя на старом гобелене.

Морская карта, если быть точней
/на побережье ветер рвет и мечет/.
А я хочу армаду кораблей
У горизонта, белого как плечи
Твои. Дослушать Вагнера и спать,
Пока молчат Иов, Исайя, Енох...
Зачем я научился различать
Их имена на лицах, и на стенах?

Изгибы букв или изгибы тел —
Нет разницы уже в конечном счете.
Утрачен список шхун и каравелл,
И парус "Сциллы" замер на излете...
На побережье скука и война
Троянская, как водится у моря.
Надеть перчатки, шарф и ждать коня —
Дождаться только холода и соли,
Скупого неба, северных ветров...
/мой древний миф, согрей меня словами/.
Скользит левиафан среди снегов,
Услужливый garсon между столами.

Всё суета. Пустыня. Божество
Я встретил лишь однажды у причала.
И было у него твое лицо,
И тайных слов, оно как ты, не знало.

Как вечность пережить среди зимы,
Не сдаться в плен какой-нибудь химере?
И верить, что есть в море корабли,
Плывущие к тебе на самом деле.
Твой мир прекрасен, он — аккадский миф,
/Пока ты улыбаешься и куришь/
И ничего, что близится отлив,
Что божество своё ты не разлюбишь.

Татьяна Щербинина.

Черный мыс.


Отражается в реке тишина.
Воды светлые, и светлая высь.
И впадает прямо в небо Двина
Там, где врезан в горизонт черный мыс.
Нелюдимый берег лесом порос.
Черный мыс, как оконечность креста,
Что, невидимый, встает в полный рост,
Осеняя все глухие места,
Безоглядную, великую ширь -
Захолустье Всея Руси.
Здесь когда-то раньше был монастырь.
Только некого об этом спросить.
Небо сонное склоняется вниз,
Обнимая задремавший поток.
И виднеется вдали черный мыс,
Как надежда - неизвестно на что.

Стеклянный Дым.

до мороженки.


Ночи чёрные и белые в королевстве ледяном,
засыпаем с королевами, согреваемся вином,
откупаемся и каемся - век нам снега не видать,
вот чаёчком накидаемся и пойдём себя гулять.
И весёлые покатимся - расступись резвей народ,
королева скоро хватится, да не скоро нас найдёт,
а потом придём тверёзые - чей хрустальная туфля?
и алмазы небо звёздное развенчают до нуля.
Ахх бы мне такую нежную в черно-белых вечерах,
для чего я бабу снежную сочинил себе вчера?
И теперь всё до мороженки, даже если масть не та,
а в тумане белом ёжики
ищут черного кота.

Вячеслав Кислицын.

серая ворона.


Видишь, серая ворона,
Вот и выпал белый снег.
Ты сегодня вне закона –
Ты на нём приметней всех.
В клюве мнёшь кусочек сыра
И молчит в тебе пророк,
Где же ты его, проныра,
Умыкнуть втихушку смог.
Где у нас столы накрыты
Для непуганых ворон?
Город в снежном колорите
Стал похож на белый сон.
В этом сне твой след заметен,
Словно клякса, серый след,
В оперении отметин
Серых дней и серых бед
Всех, что клювом ты прощёлкал
И не прятал карих глаз
В воронёных круглых щёлках,
Выставляя напоказ.

Ешь свой сыр, вещун голодный,
На погоду не взыщи.
Пусть голодный, но свободный...
Да не каркай, помолчи!

Владимир Мялин.

Новая Басманная.


1.

С телегой тащится каурка
Который век, который год!
И, треснув, помнит штукатурка
Купецкий и дворянский род.

Дома желтеют по привычке,
Зияя дюжиной окон.
И у двери молчит табличка –
Кузина медная икон.

2.

Родная улица из детства.
Как хороша морозным днём!
И не кромешника наследство
Мне слышно в имени твоём:

Ваниль и мёд, и басмы тонки;
И хлебы дыбятся, пока
Каурка цокает сторонкой,
Тряся на козлах ямщика.

Александр Нерчинский.

Питерское, сонное.


Где огнегривый лев, наконец, остыл
Сфинксы от древнеегипетской дохнут лени
Тронув неправильно сросшиеся мосты
Полночь легла... и развела колени

Спи и дыхания не учащай пока
Пусть тебе будет позволено хоть немного
Дольше других вгрызаться
в радужные бока
Яблока неземного

Прежде чем крови вновь убыстрится бег
Раньше, чем станет этот
дом-на-колесах бредить
(Где размножаются спорами о тебе
Наши хвощи-соседи)

Спи – у тебя еще целые пол часа
Чуткая слухом. Шорохами ранима...
Кажется, я полюбил тебя за глаза!?

Долго еще за глаза называл любимой

Александр Спарбер.

О горилле.


Жила-была одна горилла,
она совсем не говорила –
ни по-английски,
ни по-немецки,
ни по-китайски,
ни по-французски,
ни даже – о боже! – по-русски.

Но всё же что-то понимала,
хоть тоже, представьте, мало.

Забыл сказать: её звали Фрида,
была она грозного вида
(то есть выглядела как бандит)
и не жаловалась на аппетит.

И вот служитель зоопарка по имени Петер Шмых
стал обучать её языку глухонемых.
Он потратил на это четыре года,
и ему удалось победить природу:

она даже жестикулировала понятно,
хотя и немного невнятно,
а уж понимала практически всё,
что он махал перед глазами её.

И тогда этот, с позволенья сказать, идиот
решил объяснить ей, что она умрёт.
Ты исчезнешь – показал он – и уже не вернешься обратно,
то есть это крайне маловероятно:
на миллиарды людей, например,
есть только один пример.

И она поняла.
И впала в депрессию.
И перестала есть, и
от истощения умерла.

Такие дела.

Игорь Северянин.

Встреча в Киеве.


Еще одно воспоминанье выяви,
Мечта, живущая бывалым.
…Вхожу в вагон осолнеченный в Киеве
И бархатом обитый алым.
Ты миновалась, молодость, безжалостно,
И притаилась где-то слава…
…Стук в дверь купе. Я говорю: «Пожалуйста!»
И входит женщина лукаво.
Ее глаза — глаза такие русские.
— Вот розы. Будь Вам розовой дорога!
Взгляните, у меня мужские мускулы, —
Вы не хотите их потрогать? —
Берет меня под локти и, как перышко,
Движением приподнимает ярым,
И в каждом-то глазу ее озерышко
Переливает Светлояром.
Я говорю об этом ей, и — дерзкая —
Вдруг принимает тон сиротский:
— Вы помните раскольников Печерского?
Я там жила, в Нижегородской.
Я изучила Светлояр до донышка…
При мне отображался Китеж… —
Звонок. Свисток. «Послушайте, Вы — Фленушка?»
— Нет, я — Феврония. Пустите ж!

Федор Сологуб.

Хорошо, когда так снежно.


Хорошо, когда так снежно.
Всё идёшь себе, идёшь.
Напевает кто-то нежно,
Только слов не разберешь.

Даже это не напевы.
Что же? ветки ль шелестят?
Или призрачные девы
В хрупком воздухе летят?

Ко всему душа привычна,
Тихо радует зима.
А кругом всё так обычно,
И заборы, и дома.

Сонный город дышит ровно,
А природа вечно та ж.
Небеса глядят любовно
На подвал, на бельэтаж.

Кто высок, тому не надо
Различать, что в людях ложь.
На земле ему отрада
Уж и та, что вот, живешь.

Вера Сергеевна Бутко.

Про котика.


Я стихи сочинила про котика.
Вот что пишут читатели мне:

"Между строк проступает эротика."
"Этот кот призывает к войне."
"Ощущается Кафки влияние".
"Злободневное, ржу не могу!"
"Здесь сознание и подсознание
Конфликтуют на каждом шагу."
"Прототипом был кто? Не Раскольников?"
"Инфантильные нотки в конце."
"Нет морали, но, в общем, прикольненько."
"Как Вы смеете так о Творце?!"
"Автор явно сидит на наркотиках."
"Автор - гений! Читаю, дрожа!"

Я стихи сочинила про котика,
Но пока пусть в столе полежат.

Фокеева Елена.

Ветер.


Ветер руки разнимая,
Дарит русло и исток
Я ребенок вечный мая,
Его алый лоскуток.

И уроки постигая,
Научилась жить и ждать.
Я совсем уже другая
И в науке побеждать.


24.02.2022.

Мэг Каммингс.

Лучшему из городов.


В серой дымке рассеются сны, уходя,
Штор легонько коснется норд-ост на рассвете.
Я люблю просыпаться под звуки дождя
В этом городе - лучшем на всем белом свете.

Здесь ветрами залив навсегда покорён,
Здесь живут облака всех возможных оттенков,
Здесь был гением каждый дворец сотворён,
Здесь гранитная память порою священна.

Здесь невидимый Гендальф разводит мосты,
Открывая недолгий сезон навигаций.
Вдалеке парусов заалеют мечты,
Мостовые пропахнут парфюмом акаций.

Над соборами робко сияют кресты.
Оставляя в сторонке Дворцовую, Невский,
Я люблю прогуляться в нём без суеты
По местам, где когда-то бродил Достоевский.

Очарована городом, скованным в льды,
Здесь на каждом углу узнаваемый почерк,
Здесь знакомы до боли всех статуй черты,
Здесь блуждают по улочкам белые ночи.

Солнце высушит стены колодца двора,
Распахнутся с надеждой оконные створки.
На Неву залюбуется Домик Петра,
Вновь её изучая от корки до корки.

Над Лебяжьей канавкой кружатся стрижи.
Питер дышит, оживший под кистью Брюллова.
Знаешь, мне в этом городе хочется жить
Оттого, что и ты им, как я, очарован.

Мила Исаева.

Ноль Ноль Ноль.


Как ни крути,
отсчёт всегда обратный,
не сомневайся -
будет ноль:ноль:ноль.
Не важным станет Петербург
парадный
и Бродского в горшках
желтофиоль.
И гарантированно будет место,
стабильность и
отсутствие зарплат,
познаешь то,
что было неизвестно -
река там с переправой
или сад.

Болдов Лев.

Ты знаешь прелесть тонкого вина...


Ты знаешь прелесть тонкого вина,
Смакуешь женщин, как плоды искусства.
Ты — дегустатор, ты не пьёшь до дна
И никогда не притупляешь чувства.
Тебе похмельный омут не знаком
И горечь, что всегда на дне бокала.
Ты каждым наслаждаешься глотком,
Чтоб жизнь нектаром в горло протекала!
И, искушённый в тайнах ремесла
Высокого, жалеешь горьких пьяниц,
Что хлещут без разбора, из горла,
Как на банкет попавший голодранец.
Что за охота за блаженства миг
Платить тоской, апатией и рвотой?
Умеренности трезвой ученик,
На эти корчи ты глядишь с зевотой.
Тебя не засосёт порочный круг.
Ты будешь жить — без судорог и колик.
Завидую тебе, мой мудрый друг!
И снова пью до дна — как алкоголик!

Игорь Гуревич.

Тебе, моя любимая корректор.


«Исправлено: ошибок больше нет» -
корректор как минер на поле брани.
Ошибок нет, а с ними весь сюжет
приглажен, заштрихован, отчеканен –

и нет меня. Причесан и побрит,
нарочно трезв – из прошлого лишь имя.
И мой незатухающий бронхит
залечен до смерти тире и запятыми.

Корректор мой! Боготворю тебя,
всей болью ребер, вставленных как надо –
край фрака от Кардена теребя,
стучу в ворота правильного ада.

Мой ретроград, знаток всех «при» и «пре»,
любовь прижавши гербовой печатью,
ты сделала из слов моих суфле,
ажурную салфетку для кровати.

Исправлен весь. Ошибок больше нет.
Так от чего же корчусь я от боли?!
Благодарю за правку, за совет -
пойду и подорвусь на минном поле.

Пускай такой дурацкою ценой,
отстаивая на ошибку право –
но точку я оставлю за собой,
лишив тебя возможности поправок.

Алла Арцис.

Иное.


Так бывает: легко излагая,
вставишь строчку – собьётся мотив.
Ждёшь одну – а приходит другая.
Ждёшь пожара, а будет разлив.

Суть – не то же, что чаянья плоти.
Жив – и вроде уже повезло,
и откуда-то взявшийся плотик
превращается плавно в крыло.

Подвиг Лота, а может, и Ноя –
напряженно внимать голосам.
Ждёшь чего-то – случится иное,
остальное придумаешь сам.

Да и полно пенять непогоде –
закружит, сокрушит, согрешит…
Всходят робкие зёрна мелодий
В незатопленной части души.

Антон Рудковский.

Допрос.


« Что? Доктор, говоришь? На сто процентов?
И я тебя не вправе обвинять?
И вылечил ты сотни пациентов,
И, дескать, пожалейте Вы меня?
Я тоже доктор, мы с тобой коллеги,
Я – социальный доктор средь людей –
Таких, как ты, я превращал в калеки
За их инакомыслие идей!
На этом стуле и под протоколом
Подписывали всё, что подавал,
И те, кто называли себя Вором,
Ломались все, кто как ни блатовал!
А уж тебя, дрянного докторилу
Я умотаю в несколько минут!
Я – социальный доктор! А могилу
Тебе как раз по росту подберут…
Да нет, не я – блатные на прогулке,
А перед этим в Маньку превратят,
Сейчас пересменка будет в караулке,
И камеру к блатным определят!
Вот там тебе расскажут «жили-были»!-
И следователь смолк. Он ждал эффект.

- Вы, гражданин начальник, тут забыли:
Ведение допроса, как предмет,
Вам я преподавал. И мне зачёты
Вы бегали сдавать по восемь раз,
Ещё тогда я заподозрил что-то,
Сейчас я точно понял – пидорас!

Я выплюнул зуб со второго удара
И засмеялся: ну точно, ты - врач!
Врач-стоматолог пришёл с перегара
И объявил: «Всё! Теперь я – палач!»
Какой же ты доктор, если ты – мусор?
С детства запуганный, битый отцом,
Редко пожрать удавалось от пуза –
Родитель в запое, и рос сорванцом.
Рос и мечтал на отце отыграться,
Злобу тая и сжимая в кулак.
Где же ещё ты бы мог оказаться,
Как не в охране родного ГУЛАГ?
Вот разгулялся-то ты на ГУЛАГе:
Зубы и вопли летят аж во двор.
Здесь ты как царь. Протокол на бумаге,
Избит, подписан – это приговор.

Я выплюнул кровь, и я продолжал:
- А по ночам тебя мучает сон –
Пьяный отец тебя к койке прижал,
Резкая боль и пронзительный стон,
И как завизжал ты: «Папка, не надо!»
Ты и сейчас по ночам так орёшь,
Чёрная месть – для тебя лишь услада,
Только два раза отца не убьёшь!
Такие, как ты, будут всем всегда мстить,
Такие всегда и идут в кумовья,
Чтобы своим амбициям служить –
Дырявая порода пидарья!

Раздался выстрел. Следователь рухнул.
Вбежал конвой, и вот что он застал:
Мой зуб в крови, как лопнувший фурункул
Посередине камеры лежал.
А рядом я в застёгнутых браслетах
Лежу в крови на половой доске,
И следователь рядом с пистолетом,
С дымящейся дырою на виске.

Андрей Подушкин.

На кровь сбегутся муравьи...


На кровь сбегутся муравьи,
Когда застрелится лесничий,
На кровь сбегутся муравьи,
Таков у муравьёв обычай.

И будут шарить по ноздрям
И оттопыренному веку,
И думать:"Всё-таки не зря
Мы приобщились к человеку".

Елена Раадуга Казнина.

две Евы в одном Эдеме.


две Евы в одном Эдеме
смакуя кровавую мэри
в тени раскидистой ели
давят яблочный сок
в сапожках кожи змеиной
[взгляд девственно-чистый невинный]
лепят кувшины из глины
болтая о том и о сём.

тут голос раздался свыше
дрогнули кроны и крыши
[у Ев не хватает две тыщи
а сидр еще не поспел]

- дамы,
возьмите к себе Адама
у мальчика драма,
несносная мама
с ним литр Агдама.
и его не пустили в Ад

- вы безусловно милый, Адам
не обессудьте вы там
Эдем – это чисто для дам

;но оставьте Агдам

Александр Чжоу.

Полковник Н.

Памяти генерала И.С.Мрочковского, героя китайско-японской войны, командира бронепоезда "Призрак".


Читал ли Книгу Перемен,
Иль не читал полковник Н?
Читай её, иль не читай,
Не станет родиной Китай.
Круты в Китае берега,
И не сибирские снега.
России нет, и ей взамен -
Чужбина, всё-таки не плен.
И нет семьи, и дома нет,
Лишь на столе её портрет.
А он, конечно, не герой,
Но хочет он вернуться в строй.
И дует ветер перемен,
И вновь в строю полковник Н.
В чужой, загадочной стране
Полковник снова на войне.
Здесь днём бомбят, хоть подыхай,
И держится пока Шанхай,
И знает русский господин:
У них с Китаем враг один,
И не простит полковник Н
Врагу Цусиму и Мукден.
И посреди ночной поры
Выходит "Призрак" из норы,
Блестит броня, коптит труба,
И разгорается стрельба,
И раскаляются стволы,
Громя японские тылы.
"Микадо, сладок русский хрен?",
А командир полковник Н,
И у китайцев не потух
Сопротивленья стойкий дух.
Но подыхай, не подыхай,
А взят японцами Шанхай.
Ну что ж, судьбы не миновать,
Он снова будет воевать.
Полночный радиообмен,
Шифровку шлёт полковник Н,
Теперь не лезет на рожон,
Шпионом в логове чужом.
Узнав, японский генерал
Зубами тихо скрежетал,
И била жёлтая рука
В бессильной злобе денщика.

Сочельник, жизнь прошла как сон,
Дом окружён со всех сторон,
Живой не дастся он врагам,
И перед ним лежит наган,
И льётся в окна лунный свет,
И на столе её портрет.

Илья Будницкий.

Круги.


Качели лучше карусели,
У них есть точка равнове..
И взлёт, когда душа не в теле,
А где-то выше, в синеве,

Причём, то смотришь близоруко
В слепящий полдень сквозь слезу,
То тверди точная наука
Ждёт оказавшихся внизу,

Но есть отсылки к вертикали,
Горизонтали, равнове..,
Как будто мы в себя упали,
И не испачкались в траве.

А карусель кружИт и крУжит,
Одно и то же, в никуда,
И с ней рассудок занедужит,
Как та падучая звезда.

Так выбирай!- как в детстве, коду, -
Кружить, рассудку вопреки? -
Смотреть на свет, огонь и воду
Небесной и земной реки.

Змей Горыныч 3.

Пес.


Я иду пред тобой, и звенит земля:
Альфа-, бета- и гамма- – привычный страх.
Уберечь, увести, миновать поля…
Этот мир мертвечиной насквозь пропах.

Чувство шесть – это чуять не то, что ты,
Это видеть свечение злых ветров…
И развалины рядом не так пусты,
Как могло показаться тебе порой.

Ведь повсюду беда в миллионы жал.
Но я твой, я по жизни имею цель.
Перебравший механикус мерзко ржал,
Подключая мне разные штуки в цепь.

А пока разгорались мои зрачки,
Приговаривал: «Славный, надежный друг»,
И с паяльника капал свинцом на чип,
И куски бронешерсти ронял из рук.

Говорил, что на свете кромешный ад,
Но любого порвет за минуту страж
В металлический хлам, арамидный чад,
В кислый лоскут, кроваво-соленый фарш.

Он был прав – я готов на своем хребте
Удержать обожженный небесный свод,
Чтобы ты уходила от всех смертей
И всегда возвращалась в родимый дот.

Терпкий запах соляры, бетон, брезент,
Генератор, урча, создает уют.
Перед сном ты читаешь клочки газет,
Мне на холку ладонь опустив свою.

И мне кажется, время сродни ножу:
Отсекает секунды… Застыть бы так…
И в режим гибернации я вхожу,
Положив подбородок на твой башмак.

ДУ МУ (803 – 853)

ПИШУ НА СТЕНЕ ПАВИЛЬОНА МОНАСТЫРЯ КАЙЮАНЬСЫ.
РЯДОМ С ПАВИЛЬОНОМ ТЕЧЁТ РУЧЕЙ ЮАНЬСИ,
У КОТОРОГО ЖИВУТ ЛЮДИ

Исчезли бесследно все те Шесть династий –
лишь дикие травы кругом,
А в небе бескрайнем всё так же, как прежде,
станицы плывут облаков.
По-прежнему птицы сюда прилетают,
гнездятся всё в тех же горах,
И люди всё так же поют или плачут
под шёпот негромкий ручья.
Глубокая осень завесила окна
густой пеленою дождя,
Вечерней порою на башне высокой
мелодия флейты слышна.
И всё-таки грустно, что нет больше в мире
достойных людей, как Фань Ли,*
Смотрю на восток… На озёра большие
неясные тени легли.

*Фань Ли, сановник княжества Юэ в эпоху Вёсен и Осеней (770 – 476). Был советником правителя княжества Гоу Цзяня (правил с 496 по 465 гг. до н.э.). Помог ему уничтожить враждебное княжество У, после чего «сел в лёгкую лодку, прошёл по Трём рекам, спустился к Пяти озёрам. Люди не знали, куда он дальше направился». («Вёсны и Осени княжеств У и Юэ»).

Бахыт Шкуруллаевич Кенжеев.


Полжизни пройдет в романтических ссорах
с судьбою, да в водке с мороза,
когда и тебе перевалит за сорок -
рассеются поздние слезы,

и молвишь: довольно, служения ради,
испытывать грешное тело...
Белеют страницы старинной тетради.
Белы монастырские стены.

Что ж - отголосили слова, отолгали,
стекает росой по оврагу
бесшумное время расчета с долгами
за уголь, свинец и бумагу.

А воздух, похожий на воду речную,
течет - безоглядный, лиловый, -
покуда молчишь, свою гордость ревнуя
к непрочности шелка земного.

Лишь изредка вдруг пролепечешь на русском
наречии - хриплом, упорном -
о хрупкости, недолговечности, узком
луче между алым и черным.

И был ты писатель, а стал ты проситель,
как нищий у Божьего храма.
Простой человек, муравьиный строитель
любви из подручного хлама.

Борис Панкин.

Могила или крематорий...


Могила или крематорий,
Какая разница, скажи?
Когда артерия в моторе
Рванет, и перестанет жить

Кусок изношенного мяса,
Что был вчера еще тобой.
И вот ты на столе распластан,
Чувак с трубой сыграл отбой,

Лежишь не в самом лучшем виде.
Прости мой ёрнический слог.
Надеюсь - свидимся в Аиде,
Даст бог. Пусть это будет бог.

Дай бог, чтоб там хоть что-то было -
Пространство, свет, любовь, печаль...
А крематорий ли, могила -
Без разницы. Прощай. Прощай.

Марина Николаева-Бурак.

Авиатор.

Е. Водолазкину с благодарностью


Стрелки тикают редко,
Стынет времени пот.
Здесь последняя клетка,
Дальше - лишь небосвод:

Утоление боли,
Умолкание лжи.
Это взлётное поле
Для усталой души.

Ночь в окне затихает
Непроглядным клубком.
Самолёт отдыхает
Перед трудным прыжком.

Крылья, правда, помяты,
Но мотор не сдаёт -
И уйдёт Авиатор
В свой красивый полёт.

Это крайняя точка,
Дальше - вольный эфир,
И шагнёт одиночка,
Чтоб обнять целый мир.

Уязвим и ничтожен,
И совсем не силён,
Только милостью Божьей
Окрылён. Окрылён ...

С вышины улыбнётся,
Навсегда молодой,
Тонким лучиком солнца
Или новой звездой.

И нулям единицу
Не умножить на смерть -
Ей дано опуститься
На небесную твердь ...

Евгений Хаит.

Спасибо тем, кто мозг не не е.. ал!


Спасибо тем, кто искренне и нежно
Меня любил, и кто отбой давал.
Но главное «Спасибо!» тем, конечно,
Конечно, тем, кто мозг мне не е*ал.

Спасибо тем, кто мне плечо подставил,
И кто спиной, когда мне нужно встал.
Но главное «Спасибо!», не лукавя,
Скажу лишь тем, кто мозг мне не е*ал.

Спасибо вам и сердцем, и рукою,
Я если мог бы, ещё б что-то дал,
Всем тем, кто оставлял меня в покое,
Или по-русски – мозг мне не е*ал.

Благодарить могу я долго очень
Всех, повлиявших на мою судьбу,
Но чувствую, что надо покороче,
Ведь, сука, щас вас тоже зае*у!

Гаврилов Олег.

Вода.


Стихия белая, прозрачная, любая;
палитра красок абсолютно всех, когда
на свет и воздух крылья капель опирая,
раскрашиваешь небо радугой, вода.

Зеленый, серый, синий океаны, Волга,
Байкал, ледник на гор поднявшейся гряде,
капели звон, ручья журчанье, ливня долгий
в оконное стекло стук, выдох - ты везде:

И дождь, и снег, и спины рек, и гейзер в небо
летящий и дрейфующие облака -
не будь тебя, мир никогда таким бы не был,
в нем не было бы даже одного ростка.

В тебе - и мягкость нежности, и твердость стали,
ты поишь корни и ты на спине несёшь
самодовольством гордо пышущий "Титаник"
и разрезаешь его брюхо, словно нож.

Меняющаяся все время, многократно,
подвижно-хрупкая основа бытия,
я - часть тебя, вода, так потому понятно
откуда хрупок так и так изменчив я.

Ибн Ильяс.

Правило улитки.


Грани мира так хрупки,
Так порой прозрачны,
Что обычный взмах руки
Может много значить.

Главное не зацепить
Грани по ошибке,
Без обиды уяснить
Правило улитки.

То, что движется вокруг
Нам дано в программе.
Не касайся грани, друг,
Не махай руками.

Андрей Недавний.

Мы видим как в кафе заходит смерть...


Мы видим как в кафе заходит смерть
С коробкой, начинённою взрывчаткой.
Она убийца в 20+. Иметь
Намеренье убить — как опечатка
В природе жизни. Тихая душа,
Но в тихом омуте, известно, черти.
Потом она выходит неспеша.
Are you a killer? Yes it's me... Поверьте.


3 апреля 2023 года

Елена Лерак Маркелова.

Челобитная.


Бьём челами, шеф. Вельми понеже
свято верим - снизойдёте к нам.
И питаем робкую надежду -
милостивы будете к челам.

В тягостную, страшную минуту
донеслась ужаснейшая весть,
что уволить нас хотите, будто.
Что же детки наши будут есть?!

Мы ж, поди, одной цепочки звенья.
Много пьём - от слабости людской.
Трудовые наши отношенья
не порвите строгою рукой!

Дворник Петин и сантехник Васин -
трезвенники с нонешнего дня.
Обещают сызнова не квасить,
выи окаянные склоня.

В этой клятве нет ни нотки фальши.
Пусть дрожит с похмелья требуха,
выстоим, владыка наш дражайший,
Грозный наш начальник ЖКХ.

Чтоб нам водка даже не приснилась.
Коль сорвёмся - посади на кол.
Но смени сегодня гнев на милость.
Не лишай нас премии, козёл!

Саша Михайлович.

Перед иконой преподобного Сергия Радонежского.


Поведай, отче, мне - о чём и как молиться,
О чём молился ты в далёкие года?
И если бы тебе сейчас опять родиться,
О чём заговорят правдивые уста?

Пред образом святым склоняю молча плечи -
Поведай мне, отец, последний свой завет.
В церковной тишине слезу роняют свечи
И, словно по губам, читаю я ответ.

Пусть будешь босиком, в одном белье исподнем,
Любовь к родной земле и веру сохрани,
За совесть и за страх перед Судом Господним,
От лицемерной лжи ты душу охрани!

Нетленная душа страдает не впустую,
И здесь, на небесах, неистово молюсь -
За верных сыновей, за нашу Русь Святую,
За наших дочерей и за Святую Русь!

А если мне Господь дарует жизнь вторую,
Колени преклонив, как прежде, помолюсь -
За мирные поля, за нашу Русь Святую,
За наших матерей и за Святую Русь!

Алексей Ерошин.

Удачная прогулка.


Сегодня
С рассвета
Гулял я в лесу,
Где пел свою песню
Скворец-пересмешник.
Весной надышался,
Понюхал подснежник,
Увидел две белки,
Ежа
И лису.

Глядел,
Как в просторе небес
Журавли
К родному болоту,
Курлыча,
Летели.
Я видел,
Как вили гнездо
Свиристели,
И даже
Медведя
Увидел вдали!

Я долго с берёзы
Глядел ему вслед.
Качался на ветке,
От радости плача,
И думал:
«Какая же это удача,
Что я его видел,
А он меня –
Нет!»

Алла Арцис.

Москва-Нева.


Что Москва, что Нева – велики, им ли мериться славою,
Славословия пышные черпать из свитка рулад.
Где Москва, расплескавшись, копною тряхнет златоглавою,
Ей подаст Петербург частый гребень своих колоннад.

Терпким чайным листом впопыхах поперхнется Неглинная –
От кофеен на Невском доносится ей аромат,
И глядят друг на друга так пристально Анна с Мариною –
Быстрокрылым сапсаном летит сквозь столетие взгляд.

Что делить им, жар-птицам в проржавевшей клетке истории –
Только время и небо вернули полетную стать.
По высоким столицам сторицею выпало горя им,
Что Москве, что Неве – искупать, искупать, искупать.

Искупаться в Неве, сигануть как в лоханку купельную,
А в Москве отражения сфинксов и львов отловить.
На Арбате, гляди, Катерина стоит с кавалерами,
На Фонтанке устал Окуджава струну теребить.

Петербург-Ленинград, столько раз по живому расстрелянный,
И в удушливых кольцах Москвы золотая земля:
Над Васильевским спуском парят херувимы Растреллиевы,
А над Смольным собором – рубинные звезды Кремля.

Лисевна.

Сядем, деда.


- Сядем, дед, посидим на лавке...
Что тут нового на селе?
- Да к отаре прибилась шавка,
Толька вечно навеселе,

По весне родились ягнята,
У Румянца один издох...
Ну да Коля не виноватый,
Тот с рожденья совсем был плох.

Юра новую взял корову -
Будет внукам большой удой,
Мы вот красили пол по новой
В нашей комнатке небольшой.

Со здоровьем у нас в порядке,
Так, бывает, болит спина -
Проведу целый день на грядках,
Ночью маюсь потом без сна,

Мёда нынче - почти что море,
Ты с собой хоть возьми чуток...
В общем, мы тут живём без горя,
Нам - то что, уж подходит срок -

Ты вот время не трать задаром,
Жизнь - то знаешь, у нас одна,
Чтоб потом, когда будешь старой,
За года не взяла вина...
____________________
Время держит нас, как удавка,
Кто ушёл - уж не воротить...
Мне бы с дедом присесть на лавку -
Хоть минуту поговорить.

Евгений Александрович Евтушенко.

Я шатаюсь в толкучке столичной…



Я шатаюсь в толкучке столичной
над веселой апрельской водой,
возмутительно нелогичный,
непростительно молодой.

Занимаю трамваи с бою,
увлеченно кому-то лгу,
и бегу я сам за собою,
и догнать себя не могу.

Удивляюсь баржам бокастым,
самолетам, стихам своим…
Наделили меня богатством,
Не сказали, что делать с ним.

Елена Олеговна Румянцева.

Две недели до лета.


Две недели до лета.
Ливни льют, не скупясь.
В придорожных кюветах
Непролазная грязь.
Как в замедленной съёмке
Расцветает сирень,
Развязались тесёмки,
А завязывать лень.
Ты идёшь нараспашку,
В полдень будет жара,
Поменять на рубашки
Все ветровки пора.
Может, запах черёмух
Тихо сводит с ума?
Может, памяти промах:
А была ли зима?
Всё зелёного цвета.
К ночи пар от земли.
Бесконечное лето
Нам маячит вдали.

***
Лето кончится в среду
С первым днём сентября.
Я опять не уеду
В этот день на моря.
Будет ветер прохладный
Задувать по утру.
Первоклашек нарядных
Во дворе соберут.
Будут долгие речи
И протяжный звонок.
Лето, лето, до встречи!
Вот и первый урок.
И покатятся будни,
Будем ждать Новый год,
Торопя безрассудно
Тихий времени ход.
В ярких школьных букетах
Всё, что просит душа:
Разноцветное лето,
Задержавшее шаг.

Лариса Махоткина.

А почему нет.


В простое я, братцы, в простое…
И – что лицемерить? – живу.
Макаю перо золотое
В чернильницу… Или в Неву.

Вода удивленная каплет.
Коробится ровность листа…

…Я путаю: шпатель и скальпель,
Бумагу и запись холста… -

Но мысль повторю многократно –
Она беспредельно ясна:
Однажды придет реставратор,
Раскроет мои письмена.

Потом подтолкнет меня в спину –
Гляди! Ощущай торжество!..
И я удивленно застыну
Над смыслом житья моего.

Таина Ким.

Доктор Анна.


Врачам ковидных отделений посвящается



Слышится привычный вой сирены.
Койками заставлен коридор.
Маску сняв, вдыхая день осенний,
Анна из окна глядит во двор
тесной и обшарпанной больницы,
повидавшей множество эпох.
Дождь реанимировать стремится
ясень, что за лето пересох.

Доктор Анна, словно ангел в белом,
сколько б ни казалась полной сил,
чувствует, как одеревенело
тело от затылка до бахил.
Звук рингтона воздух сотрясает
и виски сжимает, как мигрень.
– Дочка, ты когда домой?
– Не знаю. Может, завтра, может, через день…

В гомоне больничной круговерти,
где исход то мягок, то суров,
Анна пишет выписку о смерти,
пятую за тридцать шесть часов.
Стойкий запах кофе в кабинете.
Под глазами тёмные круги.
Здесь такой аврал – отгул не светит,
и на отпуск планы далеки.

В ПИТе, в коматозной колыбели,
парень спит, сжимая сны в горсти…
Анна села рядом у постели,
голову на руки опустив.
«Пусть проснётся этим утром ранним,
я его, как брата обниму.
Только бы не умер», – шепчет Анна,
засыпая, – «Только бы не у…»

08.2021

Жуков.

самурайское смс.


Не стремишься к идеалу -
А завещано ж - стремись!
Стоя едет по вокзалам
Малограмотная жизнь.

Заповедано - упорствуй:
Тело духом тормози.
Думай быстро, делай просто,
Долго не лежи в грязи.

Подымайся, тело просит -
Находи себя в цехах
Травматичнейших ремесел
Укрощения греха.

Трудовых героев мало,
Нету передовиков.
Всё внутри тебя: вокзалы,
Грязи, и века веков.

Бейся с бесами бессильно,
Но старайся победить
Разлетевшуюся пылью
Свою суть и свою сыть.

Саади.


Речь — высший дар; и, мудрость возлюбя,
Ты глупым словом не убей себя.
Немногословный избежит позора;
Крупица амбры лучше кучи сора.
Невежд болтливых, о мудрец, беги,
Для избранного мысли сбереги.
Сто стрел пустил плохой стрелок, все мимо;
Пусти одну, но в цель неуклонимо.
Не знает тот, кто клевету плетет,
Что клевета потом его убьет.
Ты не злословь, злословия не слушай!
Ведь говорят, что и у стен есть уши.

Сергей Курдюков.

Штурман.


В деревне нашей был табун отменный
Породистых орловских рысаков -
Из сохранённых лошадей военных
Стараньем забайкальских казаков.
При табуне угрюмый, молчаливый
Жил конюх - инвалид с одной рукой.
Он жил один: табун его игривый
Был для него и домом и семьёй.
Откуда он пришёл, никто не знает
И имя неизвестно никому.
Окликнешь: "Штурман!" - он и отвечает -
Так обращались на селе к нему.
И мы, мальчишки, летнею порою
В ночное с ним водили лошадей
И у костра над темною рекою
Хвалились, кто из нас кого храбрей...

На юбилейный праздник дня Победы
Приехал из района военком.
В наградах, при параде, вышли деды,
А Штурман, как всегда, был под хмельком.
Вот военком - торжественно, с трибуны -
нам имя незнакомое назвал:
- Товарищ Пётр Иванович Игумнов! -
Затих в недоуменьи полный зал.
А Штурман вздрогнул и рукав поправил.
Хотел под козырёк - да нет руки!..
Вскочил, упавший стул ногой поставил, -
К трибуне!... - расступились старики.
И у него мелькнули пред глазами
Детишки, мать-старушка и жена,
Лежащие рядком под образами...
Не пощадила никого война!...
- Неужто живы? - чуть не закричал он;
Испарина покрыла лысый лоб -
Не верилось ему, что их не стало,
Что всем им дом родной – холодный гроб.

- Разыскивала долго Вас награда, -
Торжественно продолжил военком, -
- Ни Бреста, ни Хатынь, ни Сталинграда,
Не даст забыть нам скорбный метроном!
Правительство Советского Союза
Вас награждает Золотой Звездой
И разделяет с Вами тяжесть груза
В связи с потерей Вашей. Вы Герой!
---------///----------///----------
И до сих пор мне помнится, как Штурман
Растерянно смотрел куда-то в даль...
...а по щеке его, как после шторма,
Соленою слезой текла печаль.

Игнатова Анна.

Я знаю.


Ну какие, какие Хибины?
Ну какой ещё лыжный поход?
Там сугробы, карнизы, лавины!
Там безбашенный, дикий народ!

Ну какая, какая палатка!
Разве влезет в палатку кровать?
Ты же девочка, не куропатка,
Чтобы в тундре в снегу ночевать!

Хочешь спать под кустом, словно заяц,
Чтобы вьюгой тебя занесло?..

Я не спорю. Молчу. Улыбаюсь.
Я-то знаю, что будет тепло.

Константин Фролов-Крымский.

Победа.


Что значит для меня Победа?
Усталая улыбка деда,
Его медали и значки,
Тепло мозолистой руки.

Путь от Невы в блокадной вьюге
До острова с названьем Рюген,
След от осколка на щеке,
И письма с фронта в сундуке.

Что значит для меня Победа?
Глаза безногого соседа,
И легендарный Сталинград,
Где лёг навечно дедов брат.

Конверт, принёсший долю вдовью,
Крым, что полит обильно кровью,
И бесконечные траншеи
От самой Волги и до Шпрее.

Что значит для меня Победа?
Труд – от рассвета до рассвета,
Без сна, у заводских станков -
Подростков, женщин, стариков.

Лихие лётчики-герои
И приполярные конвои,
Машины, что везли еду
В пургу по Ладожскому льду.

Что значит для меня Победа?
Как объяснить доступно это?
Дед, ты всё знаешь! Подскажи?
Наверно, это – наша жизнь?

Ведь, если бы не жертвы эти,
Нас просто не было б на свете!
Бессрочно помнить мы должны
Великий Подвиг всей страны!

Победа – это наша Память,
В боях добытая штыками!
Вовеки никакая рать
Её не сможет отобрать!

Здесь дед мой, землю отстоявший,
Отец, мне фото передавший,
Где над поверженным Рейхстагом -
Простые парни с алым флагом!

26.04.2020